|
• беда:
эмпатическая пассионарность - поглощение энергии из объекта, на который направлена вспышки ярости, приводящее к короткой ремиссии эмоциональной лабильности бедового и временному эмоциональному опустошению объекта агрессии. Воздействие является самообратимым.
• место в сюжете:
готов по возможности втянуться в любой сюжет, стать вашей проблемой и спасением, но приоритет отдаю развитию персонажа
• судьба персонажа:
пусть исчезнет красиво
• характер:
адам не знает что такое самоконтроль и верит, что за все совершенные в порыве ярости поступки вряд ли получит прощение. Он не умеет показывать свои эмоции лишь наполовину и все это выглядят избыточными, что становится причиной драк и чрезмерных страстей. Привязанностью является семья, в которой мужчина воспринимает себя как единственного возможного защитника, поэтому именно там чаще проявляются слабость и уязвимость. Склонен действовать инстинктивно в стрессовых ситуациях и ограничивать свой внутренний мир от внешнего, испытывает проблемы с доверием и самоорганизацией.
Эвелин Крамер — мать, мертва
Эдвард Крамер — отец, мертв
Lucas Kramer - брат
Lesley Kramer — сестра
Он смотрит на ружье, повисшие над камином, кажется оставившее навсегда след отца в этом доме. В тот день они вернулись с похорон, а Адам даже не подошел к гробу, чтобы не прощаться с родственником презрительным взглядом. Пока в квартире пусто он заряжает два патрона и направляет дуло в окно, в соседский дом, в который каждый четверг они приходят в лучших костюмах и со свежеиспеченными пирогами. Адам ненавидит яблоки до сих пор: для него они прочно ассоциировались с лицемерной улыбкой матери и болью в спине, когда невозможно сидеть больше ровно за дубовым столом. Парень хочет выстрелить, но рука сама опустится вниз. Эгоизм сейчас был непозволительной роскошью, а слабость тем более. Двадцатого августа он в последний раз разрыдается, но в пустом доме об этом никто не узнает.
Местный священник говорит о любви: много, долго, мучительно скучно; Адам знает, что название этого чувства повторяется в каждом абзаце библии, которую он наизусть читает матери на ночь. И он понимает, что гнев - такая же страсть, но не взятая вовремя под контроль. Замечает это на своих ладонях, когда после очередной неудовлетворительной оценки за школьный тест, недостаточной для Эвелин, бляшка кожаного ремня разбивает пальцы. А потом его обнимают, и это самые искренние объятия, которые знало его тело.
Крамеры были той семьей, что оставляла после себя шлейф из непоколебимой морали и показательной дисциплины: у них растет самый добрый мальчик, у хозяйки лучший ухоженный сад, а у отца ни одного привода за весь брак. Все казалось таким идеальным, что городские сплетни касались не их, а долетали до ушей сына через полуоткрытые двери - Адам знал по именам местных проституток, наркоманов и уголовников, но вопросов не задавал. Маму это злило.
с 1988 г.
Мужчина помнит, как после рождения Лукаса все изменилось. Адам заворачивает в газеты пивные бутылки в ряд выстроенные у порога, заталкивает их в глубь мусорного бака, пачкая рукава в отходах. Эвелин говорит, что никто, даже мусорщики не должны быть в курсе о внезапно начавшимся алкоголизме супруга.
Братья делят одну комнату до его семнадцати лет. Это ограниченное на двоих пространство ассоциируется у него со страшным кошмаром: он слышит как после щелчка замка оттуда доносятся крики и срывающийся грубый тон матери, прислушивается и, словно в экстазе, затягивается сигаретой, выбираясь из окна, зная что этой ночью искать его точно не будут. В старшей школе его всякий раз отчитывают учителя за многократные прогулы и драки возле главного корпуса; на прошлой неделе, когда он скинул своего одноклассника в овраг, тот сломал ногу, а Адам провел сутки в полицейском участке - за ним так никто и не приехал. Он возвращается домой, возвращается в ту же проклятую комнату, завешанную иконами, за полночь, закрывает рот Лукасу, чтобы тот не издавал такого жалкого визга. Сквозь зубы процедит: «Покажи, где были оставлены твои последние шрамы». Парень продолжает делать это каждую неделю, исследовать чужое тело на предмет их общей любви и совместного горя.
За завтраком сидит в другом конце стола - отец ушел, а их все так же четверо. Он закрывает лицо свежим выпуском местных новостей и через эту преграду отчитывает брата за разбитые коленки и испачканную одежду. Опускает бумажный край и видит: на лице Эвелин улыбку, а затем сам произносит такое ненавистное для него «помолимся». Адам оставил всякие надежды выбраться из четырех стен в колледж - мать стала часто болеть и требовать избыточного внимания, Лесли росла слишком быстро, а денег, потраченных на психологов, не хватало. Свою первую серьезную работу он нашел в оружейном магазине, вторую на стройке в нескольких километрах от города. Девчонка, которая приносила радость своей единичной улыбкой, почти стерла воспоминания из глубокого детства, когда Адам охваченный ревностью, забивался в самые темные углы и повторял про себя проклятия в ее сторону. Пробирается к колыбели и он готов задушить ее сейчас, собственными руками, но останавливается на мгновение. Ты не такая как мы. Тебя любят по-другому.
с 2010 г.
Мужчина будет горд собой, после каждого напоминания, что он совсем не похож на своего отца. Эти слова частично насмешка над его несостоявшейся зрелостью, неудавшейся юностью и загубленном детстве, прекрасно усвоенный постулат, что слабаки не выживают в этом мире. Лукас и Лесли именно такие, возможно поэтому Бог подарил их семье Адама. Эти же губы, что шептали ему на ухо молитвы в его сторону, теперь затянулись синей пеленой, а мертвое тело Эвелин Крамер лежало на полу идеально вычищенного амбара. Сестра молча бросает свой взгляд, а он забирает из чужих рук его револьвер и отводит в комнату, зная, что не позволил бы Лесли покинуть их дом.
На суде он скажет, что поддался аффекту. В тот момент когда рука матери впервые ударила сестру, он почувствовал как получил несколько таких же жестоких побоев, что продолжались уже месяцами. И не выдержал - выстрелив в упор три раза. Адам признается, что вынужден был защищать семью любыми способами.
В голове продолжает раздаваться приближающийся вой сирен, почти как мигрень, мужчина не узнает в треснувшем зеркале исхудавшее лицо. За прошедший десяток лет за решеткой стал осторожней, предусмотрительней и недоверчивым, хотя и не растерял свой взрывной, как граната, нрав. Он ненавидит черных, презирает охранников и больше надеется на помощь дьявола, а не бога. Из-за религиозных конфликтов год назад он задушил своего сокамерника простыней, а еще раньше лежал на операционном столе с переломанными ребрами и пробитыми легкими.
«Я так и не пожалел никого, от первого до последнего покалеченного и убитого. Среди нас не было ни одного человека».
Адам не надеялся вновь узнать, что такое свобода и давно разучился жить вне обостренных инстинктов. Поэтому слова о конце его заключения издевательски звучат через железные прутья, а дорога домой кажется невыносимо долгой.
• связь.
@apollostone | |
