Это не ощущается, как трусость. Скорее, как рывок вверх. Последнее усилие с натяжением всех душевных струн, с треском тканей, с криком и слезами, смешанными с потом. В пустой спальне становится тихо, в голове нарастает звон. Откровенный разговор, наполовину правда, наполовину навылет. Будто пуля прошивает через лопатку и целует стену позади Регулуса, раскрашивая синие обои в темный алый. Регулус стоит посреди спальни и невидящим взглядом смотрит на дверь. Нарцисса вышла четыре минуты назад. Легкие свело спазмом три минуты назад. И пальцы колотит мелкой дрожью, расплескивая нервозность по всему телу, которое и без того натянуто тетивой охотничьего лука. «Это не побег» - бьется в припадке истошная мысль. «Ты не можешь передумать» - гулко отбивается густой бас чужого голоса о стенки черепной коробки. Нет, он мог бы. Сириус бы... Со временем бы понял. Принял бы даже. Может быть, простил бы. Может быть. Потому что Сириус знает брата так, как не знает никто. Все эти манеры, ужимки и прохладный тон под аккомпанемент черно-угольного взгляда - это красивый намордник. Фамильный, Блэковский. Настоящий Регулус внутри. За скрипучими цепями, за сыростью подвалов фамильных поместий, за красотой вензелей на фамильных изящных конвертах. Регулус там, глубоко внутри, куда солнечный свет не достает, чужие руки не дотягиваются, чужой взгляд проникнуть не может. Регулус глубоко в себе и только Сириусу удавалось пробуждать этого демона. Удавалось запускать пальцы в мышцу, которая гоняет кровь по всему тонкому белому телу. Только с Сириусом получалось быть честным. Той версией себя, которую больше некому показать потому, что не положено. Не пристало. Блэкам нельзя такое.

[indent] Блэкам ничего нельзя.
С самого детства запрет насаждает новые запреты. С двух лет, едва начав понимать причудливый английский выговор с вплетением давно устаревших слов, ты слышишь везде и всюду только два глагола - «не можешь» и «должен». Потому что вся твоя жизнь - это запреты и обязанности. Нет ничего между. Нет полутонов, нет ничего серого. Только чернота того, что ты должен. И белизна того, что тебе делать нельзя ни в коем случае. Делать, думать, желать, говорить. Тебе нельзя, нельзя, нельзя. Ты ведь гордость семьи, чистокровный наследник благородного и древнейшего рода. Кажется, что у Блэков ничего кроме этой пустой гордости уже и не осталось. Запретов все больше, они уже похожи на частокол, выстроенный вокруг гобелена. Регулусу нельзя было перечить родителям, думать о том, чтобы поступить на другой факультет [а как билось это желание одно время, прыгая теплым упругим мячиком в детской груди - ведь старший брат смог!], воспринимать магглов, как равных. И магглорожденных. И вообще думать о своем будущем так, как не принято думать в чистокровных семьях. Он обязан был жениться на девушке, которую подберут ему родители. На чистокровной волшебнице, из хорошей семьи. На кроткой, красивой, спокойной, тихой. Такой, которая будет тихонько, как мышка, сидеть дома и быть не просто замужем, но за мужем. Регулус должен был дать матери внука. Не внучку, именно внука. Чтобы род Блэков продолжился и...

Тишину комнаты разрезает напополам усмешкой и таким теплым искренним смехом, который прячется за узкой ладонью. Мама так ждала от Регулуса внука, чтобы тот продолжил род Блэков! Ведь не от кого больше ждать. Нарцисса возьмет фамилию мужа, Андромеда уже не является частью семьи, как и Сириус. Белла... Честно говоря, Регулус практически уверен, что даже если бы Белла оставила себе фамилию Блэк, она едва ли соберется становиться матерью. Любовь Беллы к Темному Лорду давно уже переплюнула даже ту фанатичную любовь, которая подпитывала Регулуса все его семнадцать лет. Но теперь... Последний, кто мог бы дать этому роду продолжение, не просто собирается покинуть фамильное гнездо. Он всерьез намерен лишиться девственности с братом. С мужчиной. Дети? Кажется, это работает несколько иначе. Регулусу смешно и его плечи сотрясаются от беззвучного хохота, похожего уже на тихую истерику.  Р е г у л у с у   с т р а ш н о . . .

В маленький черный рюкзак, на который еще год назад наложил чары незримого расширения, Регулус скидывает самые важные для него вещи. Ничего особенного, только то, что греет зимними ночами. Пара книг, маггловские сигареты и зажигалки, несколько колдографий из детства, где все они - Цисса, Сириус и сам Рег [улыбаются, играя с маленькими моделями метел во дворе]. Две мантии, пара футболок, брюки, еще одни джинсы, белье. Шарф Слизерина Регулус, усмехнувшись, тоже отправляет в рюкзак. Как бы там ни было, но факультет этот породил не только ужасных злодеев. Да и за время учебы у сокурсников Рега не было в чести устраивать пытки в подвалах подземелья. Слизерин - это всего лишь факультет. Память о школьных годах. В том числе о тех, когда он еще мог украдкой подсматривать за старшим братом и недовольно шипеть, отворачиваясь, едва завидел очередную пассию Сириуса. Кажется, Сириус всегда был непозволительно популярен у девушек. Может быть, и у парней тоже? Регулус не знает и кажется, даже не хочет знать. Болезненно хочется быть не только единственным, но еще и первым. Хотя бы в чем-то. Для него. Остальной мир может подавиться этой костью по имени Регулус, но для брата... Для него хочется быть кем-то и чем-то большим, чем просто парень. Чем просто любовник [что-то внутри колет иголкой]. Чем просто [чем весь ебаный мир]...

Бросив взгляд на часы, Регулус чертыхается. Полчаса истекли и ему уже стоит выйти на улицу, а он еще возится с вещами в комнате и никак не может найти в себе силы, чтобы просто уйти. Страшно. Настолько, что пальцы белеют, хотя казалось бы куда еще больше. Но все страхи перекрикивает стук его сердца, которое отчаянно сильно хочет выпрыгнуть в ладони к Сириусу. У двери Регулус тормозит и окидывает взглядом комнату. Слишком много воспоминаний тесно связано с этим домом. В том числе, воспоминаний совсем не плохих. С этой спальней, с коридорами, столовой и лестницей. С садом позади дома, с прилегающей территорией. Так много всего и оно искрящимися лентами вползает в сознание, туго сплетает мысли и легкие, мешает дышать и приходится просто резко развернуться и выйти. Дверь прикрыть тихо, не выдавая волнения. Спуститься по лестнице вниз во все тех же джинсах черного цвета, в футболке и толстовке поверх нее. Мать лишь привычно поджимает губы, но ничего не говорит. Регулус уже объяснял ей, что на задания иногда нужно ходить вот так, чтобы не выделяться в «стане врага». Теперь Вальбурга только кивает, словно бы молча отвечая сыну «хорошо, вернись к завтраку». Регулус кивает в ответ и встречается взглядом с Нарциссой. Если бы он был хорош в леггилименции, он бы попытался вложить в голову кузины громкую мысль из собственной черепной коробки - «прости, я обязательно с тобой свяжусь!»
- Хорошего вечера. - буднично небрежно. Откинув волосы со лба, Регулус перехватывает волшебную палочку и молча идет к двери. В его походке привычная твердость и пластичность. В каждом движении заученная стать Блэков. Ровная спина, гордо вздернутый подбородок, искры во взгляде и почти нахальная усмешка на губах. От Регулуса, который был в саду Поттеров с Сируисом, в Годриковой впадине и в спальне с Циссой не осталось и следа. Только на дне черных зрачков что-то еще плещется, будто бы тонет.

Закрывшись, дверь обдает прохладным дуновением вечера. Регулус глубоко вздыхает, но тут же спешно сбегает по ступеням, памятуя о том, что убраться отсюда ему нужно как можно скорее. В спальне прямо над его кроватью кружится в воздухе короткая записка для матери. Ее найдет домовик, когда придет прибраться ночью или чуть позже вечером. В доме поднимется шум. Все станет вдруг слишком ярко, громко и остро. И запахнет жжеными нитками гобелена, обязательно запахнет. Поэтому Регулус спешно покидает территорию дома, улавливая, как за спиной чары смыкают два дома, не оставляя от родной дери и следа. В пустоте и полумраке улицы Регулус бездумно шагает через дорогу, смотрит лишь прямо перед собой и думает о совершеннейших глупостях. Что если Сириус передумает? Что если, все было шуткой? Глупой, подлой шуткой! Что если, это просто издевка, а он Регулус, так легко повелся? Что если... Лед голубых глаз пронизывает до костей. Регулус даже останавливается, будто врастая в дорожку. Эти глаза он не смог бы спутать с другими. Тем более странно, что глаза принадлежат не человеку. Два и два сложить не так трудно, но восторг это вызывает поистине ребяческий. По губам расползается улыбка, отражаясь во взгляде и шепчущем голосе,
- Ты умеешь удивлять... - бросив короткий опасливый взгляд через плечо, Рег добавляет, - Давай уберемся отсюда... - и, почти рассмеявшись, роняет, - И я был бы рад убраться с братом, а не... Не словно собачник, выгуливающий пса.

[nick]Regulus Black[/nick][status]твой последний день[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/a1/c1/2/902509.png[/icon][lzname]<lzname><a href="ссылка на анкету">Регулус Блэк</a>, 17</lzname> <plashka>death eaters</plashka>[/lzname][]ты меня предашь, ты всех предашь;[/]

Ему хочется сказать, что он узнал бы его даже мотыльком. Даже воздухом, светом, звуком. Что не смог бы пройти мимо, не вспомнить, не тронуть. Что не смог бы спутать. И не смог (бы) забыть. Ему хочется сказать, что эти ледяные глыбы глаз он узнает, даже лишившись памяти от глупого или же наоборот слишком серьезного заклинания. Что нет такой магии, которая способна будет вытравить Сириуса из его сердца. Невозможно обойтись, шепнув «обливиэйт», и верить что теперь чары забвения сделают свое дело, что голова будет пуста, а сердце свободно. Но нет таких чар, которые смогли бы развязать этот узел. Которые смогли бы заставить забыть голубой лед, черную смоль и земляничный цвет на губах. Ему хочется сказать, что он узнал бы всегда, везде и при любых обстоятельствах. Что невозможно не узнать. Что глаза могут ошибиться, сбив фокус, потеряв четкость. Но сердце не ошибается и оно узнало бы из миллионов, вслепую, на ощупь. Сердцем он узнал бы и в жизни, и в смерти.

Он ничего не говорит и только позволяет улыбке разрезать рот вправо, обнажив белые резцы зубов. Петли распутываются, ослабляя хватку на запястьях и щиколотках. Фамильный особняк отступает в темноту, убирая жадные ладони с тонкого горла. И легкие, вдруг резко набравшиеся кислородом полностью, покалывает и сводит в томительной мучительно-прекрасной боли. Спазмом свободы. Она манит и маячит на горизонте, но еще только машет рукой, дышит так близко. Еще не бросается обнимать и целовать и без того зацелованные губы. Регулус дергает головой, будто в порыве заглянуть брату в глаза [выторговать еще три касания ,два взгляда, один поцелуй - пожалуйста, мне кажется, прошла вечность, мне кажется, я уже умираю, не отпускай мою руку, прошу тебя, никогда, никогда, никогда... слышишь, как стучит? никогда...], но ощущает как внутренности готовятся к прыжку и следом земля прыгает из под ног, а мир отскакивает разом во все стороны.

Плоско и серо мир проявляется из небытия вновь и расцвечивается приглушенными красками пригорода или отдаленного района. В тишине слышно, как природа живет своей жизнью и цедит ноты новых, никем не написанных песен, разбавляя густое молчание очарованием речного берега. Вода журчит на краешке слуха, Регулус слышит это бурление и представляет, как маленькие камушки, словно крошечные ракообразные, подскакивают в потоке, потревоженные внезапным порывом, как толчком в спину. В тишине слышно как шумят кроны над головой и их листья-пальцы сплетаются между собой, тихо наигрывая мелодию успокоения. Возня, копошение, журчание, стрекотание, где-то рядом даже слышится будто чье-то шипение и Регулусу кажется, что из самого сердца прогнившего Лондона он прыгнул куда-то в Марлоу, где тебя обступают не стены и кованые решетки, а исполинские тела деревьев и воздух. Такой головокружительно сладкий и чистый, что перехватывает дух.
Еще больше перехватывает от того, что это и есть первый глоток свободы. Той настоящей свободы, о которой мечтал минуту назад, находясь у отчего дома на площади Гриммо. Той самой свободы, которой даже не грезил всю свою недолгую жизнь. Всегда казалось, что он и так свободен. Что этот поводок натянут лишь для красоты. Так ведь всегда, во всем чистокровных семьях. И в этом Регулус, в принципе, не ошибался. Так и правда обстоят дела во всех чистокровных семьях. Но это не показатель того, что так и должно быть. Не мерило нормы. Просто все чистокровные семьи - это свора в намордниках, чьи поводки натянуты до предела. У них нет свободы. У них есть привкус свободозаменителя на кончике языка. И от него тошно.

Дядя Альфард ценил уединение и Блэки с уважением принимали его странности. Потому что ему не нравились они, а им - он. Слишком своевольный, слишком свободный, он словно молча забрал свой поводок из общей связки и ушел на самовольный выгул. Не так уж и странно, что этот дом он завещал именно Сируису. В самом деле, кто бы подошел на эту роль больше, чем главный мятежник семьи? У Регулуса нет никаких обид, этому кажется вовсе не научили с детства. Обиды не имеют никакого практического смысла. Ты тратишь время и крупицы своего самообладания. Глупо. Регулус даже не задумывался никогда о том, что дядя отдал сое имущество Сириусу, а не ему. Это казалось таким логичным, нормальным, обычным. Да и сам Регулус никогда не стремился заполучить что-то легким путем. Наследство - это не то, чего ты заслуживаешь. Это просто прихоть умирающего старика. Хорошо, что Альфарду нашлось кому передать свое имущество. И просто отлично, что теперь Регулусу и Сириусу есть куда сбежать. Может быть, и ненадолго, но хотя бы на какое-то время. Эта свобода на пороге нового дома пьянит так обманчиво сильно, что даже возникает призрачная мысль - может быть, им еще удастся погулять на свадьбе кузины? Или ему - на свадьбе кузины, а Сириусу - на свадьбе Поттера? Или они оба могли бы... И жить вдвоем... И быть друг для друга... Наверно, Регулус слишком юн, глуп и наивен. При всем своем фатализме сохранил еще этот подростковый романтизм, когда хочется верить, что «вместе навсегда, и в болезни, и в здравии» - это не ерунда и так может быть. Наверное, он и правда еще слишком юн. Вместе до смерти, которая поджидает буквально за поворотом стрелки часов - это реалистично. Это подходит больше. Но внезапно вспыхнувший образ счастливого - невозможного - будущего заставляет сердце сжаться судорожным стенокардийным спазмом.

На пороге свобода стелется в легкие, а губы ловят поцелуй и становится жарко. От каждого касания внутри на мгновение вспыхивает бомба, которая звучит арфой, задевает солнечное сплетение, отзываются тянущей болью ниже живота. Этот взрыв звучит пять секунд, угасает. И снова взрывается. Регулус с поистине Блэковским пылом, что не относится к страсти, только лишь к смерти, тонет в отчаянной попытке сохранить разум. Но, закрывая глаза, ему хочется просто врасти в Сириуса. Стать не частью, а целым. Неделимым. Хочется врасти пальцами в пальцы, глазами в глаза, губами в губы. Стать вторым телом, второй душой, вторым сердцем. Хочется, чтобы этот глупый комок не бился в груди. Пусть бьется в ладонях брата. Пусть бьется и радостно поет свое романсы. Потому что от его стука о ребра изнутри так предательски больно. Так болезненно хорошо. Губы отвечают на каждое касание и тело реагирует, словно бы подтаяв, как мороженое. Словно бы в попытке вложить себя в ладони. Чужие пальцы в его волосах скользят жадно и требовательно, Регулус отдает свою жадность поцелуем в ответ. Прикусывает земляничные губы, языком скользит вдоль, улыбается, снова целует, ладони отлипают от воздуха, взметаются к поясу брата и пальцы впиваются в бедра. Будто танец. Будто секс. Или даже чуть больше... Что-то настолько близкое, что нельзя передать словами. То, как он целует Сириуса. То, как смотрит, когда может не закрывать глаза. То, как большими пальцами цепляется за тазобедренные косточки, ногтями проскальзывая под одежду и касаясь тонкой кожи. То, как сбивается дыхание, как вновь растет волной возбуждение и совсем скоро грянет цунами. Совсем скоро этот дом снесет вместе с ними, с этой рекой и всем этим местом. Скоро мира не станет потому, что в груди за клеткой из выбеленных ребер бьется не сердце, а изящный взрывной механизм. В нем уже налажены все контакты, подключены все проводки и таймер запущен. Еще чуть-чуть, еще одно мгновение и Регулус позволит ему взорваться, окрасив весь мир кровью и любовью. То, чего он никогда в себе не признавал, но с мучительной легкостью выронил из губ в саду Поттеров.

Люблю.
Люблю, люблю, люблю.
Каждая буква жжется под нёбом. Каждый звук целует в тугое сплетение мышц в груди. И хочется улыбаться, кричать и колотить руками воздух. Хочется отдавать, забирать, раствориться, умереть. Хочется просто разорваться на чистокровные молекулы счастья. Но пока выходит только целовать в жадные губы, пальцами сжимать бедра и ногтями впиваться в кожу, оставляя свои крошечные временные метки. Ему хочется оставить большие. Хочется заклеймить Сириуса своим именем. Чтобы он принадлежал только ему. В этом есть что-то совсем Блэковское. Обладать чем-то и кем-то можно только единолично, делиться могут только идиоты. Регулус не думает, что все настолько однозначно, но делиться... Нет, делиться он не хочет. Не может. Не согласен. Он с маниакальным рвением хочет обладать, привязать к себе, спрятать в колыбели ладоней и никуда от себя не отпускать. Поэтому от губ отрывается с усилием, которое даже внешне легко различимо. И голос звучит мучительной песней, которую выдавливаешь из себя через боль. Заставляешь каждый звук звучать как ему должно, проталкиваешь в горло, будто ком колючей проволоки, выплевываешь натужно, хрипло, отплевывая кровь из пораненого рта,
- Если ты продолжишь в том же духе, я не смогу ничего не рассказать... - в голосе усталое сопротивление, отчаянное желание, восхищение, возбуждение. В голосе нет только сожаления. Потому что губы смогли оторваться от поцелуя, помочь связкам сложить смысл в слова, но пальцы... Пальцами Регулус по-прежнему сжимает за бедра, с упрямым, отчаянным желанием не отпуская ни на дюйм от себя. Ты должен быть моим. Только моим. Я расскажу тебе все, я обещал, да... Я не знаю смогу ли сейчас, Сириус...
- Ты... - он выдыхает и чувствует, как кровь приливает к бледным щекам, которые в жизни никогда не краснели румянцем. Шепчет и чувствует, как горло сводит от сухости и горячего дыхания. Как от возбуждения сводит каждую кость в теле и она стонет, скулит, просит еще. Регулус смотрит пьяно и во взгляде угадывается улыбка.
- Не даешь сосредоточиться... - улыбка соскальзывает в голос, растворяясь кристалликами на языке. Регулус смотрит в глаза Сириуса и эти океанские линзы голубых ледников бьют наотмашь, продолжая свое путешествие в вязкопластическом потоке мутной воды, обтачивающей все грани. Высекающей из каждой новое острие. Чтобы потом напороться на него сердцем, отдаться до последней капли крови. Раскрасить все алым, добавив миру яркости, выкрутив его на полный максимум, словно звук на кодовском радиоприемнике. Чтобы быть способным только прошептать в изнеможении, в попытке вложить себя самого целиком в любимые ладони, которым доверил бы и жизнь, и смерть, и свое глупое сердце,
- Господи... Просто поцелуй меня...

[nick]Regulus Black[/nick][status]твой последний день[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/a1/c1/2/902509.png[/icon][lzname]<lzname><a href="ссылка на анкету">Регулус Блэк</a>, 17</lzname> <plashka>death eaters</plashka>[/lzname][]ты меня предашь, ты всех предашь;[/]

В животной страсти плавится лед голубых глаз, опаляемый жидким пламенем взгляда напротив. Они слишком одинаковые, но слишком разные. И сейчас эта разница заметна особенно сильно. В том, как Сириус властно и порывисто прижимает ладонь, в том, как вжимается в брата сам. В том, как Регулус замирает, поддается, следует, будто ведомый в танце. Все это похоже на охоту, где Регулус определенно - добыча, жертва. С поистине жертвенной отдачей, он отдается на растерзание, подставляет губы, плечи, руки и шею. Отдает все, что может и отдал бы еще больше, у кого только занять. В поцелуях отчаяние, желание, боль, радость. Коктейль из эмоций, которые должны были умереть в петле времени, повесившись в затхлом доме где-нибудь на отшибе. Но не умерли. Выжили. Будто уснули, чтобы суметь переждать, а теперь очнулись и вспыхнули сверхновой. В комнате темно, но Регулусу слишком ярко. От искр, от эмоций, которые горят с изнанки век, мажут с изнанки рта. В каждом его движении читается беспрекословное подчинение, полная отдача, передача контроля. И в шепоте скользит между хриплым дыханием,
- Обещаю. - чтобы в следующий миг осознать, что воздух лижет обнаженные плечи, что язык огнем согревает и тут же вновь кожа покрывается льдом. На контрасте эмоций огонь и лед. И хочется то ли кричать от радости, то ли плакать по-детски от невыносимого груза эмоций, которые в клочья рвут душу. Регулус никогда не подумал бы, что может быть так. Что бывает настолько ярко, остро и горячо. Что боль внутри может дарить такое наслаждение, которого с избытком. Которого много настолько, что оно не вмещается в теле, выпирает из каждого угловатого сгиба, душит жаром. Он будто намеренно не касался никого раньше, чтобы сохранить это для настоящего момента. Чтобы отдать целиком ему. Чтобы только он мог. Чтобы только его губы и руки скользили по телу. Чтобы самому себе с честностью ответить, что никогда никому не позволил дотронуться там, где должен был дотрагиваться только Сириус.

Рывок, укус, стон, Регулус плавится в пальцах. Двигается навстречу, скулит от боли, но пальцами сжимает плечи и в каждом касании без слов льется «да, да, продолжай.» Потому что все слишком на грани. Это похоже на то, что раньше ты жил в черно-белом мире, а теперь кто-то разом выкрутил все цвета на максимум и ты не можешь поверить. Ты задыхаешься восторгом, плавишься от невозможности принять все разом в себя, тебя распирает от этих эмоций и только бессвязные хриплые стоны, мешающиеся на острие с всхлипами, похожими на тихое поскуливание. Он сам тянется к губам, целует и кусает едва ощутимо, словно не желая забирать это у брата. Будто вот это животное стремление - оно только для Сириуса. И Регулус может быть в этой игре принимающим, но не нападающим. Может позволять чужим ладоням скользить по телу, а своим - спешно расстегивать брюки брата. И шептать в приоткрытый рот исступленно,
- Сними... Сними... Сними... - будто иначе все рухнет разом. Ладони требовательно тянут одежду вниз, Регулус выскальзывает из рук брата, опускаясь на колени, чтобы снять чужие брюки вместе с бельем. Чтобы в темноте скользить губами по белеющим в оконном свете бедрами пальцами следовать по влажным дорожкам. Брюки остаются в стороне и Регулус смотрит снизу вверх, а следом, открыв рот, касается языком, демонически улыбаясь. Обводит по кругу, движется чуть вперед, чтобы сомкнуть губы на чувствительной плоти и с удовольствием услышать придушенный стон сверху. Для Регулуса все впервые, но кажется, что он понимает что делать. Что все это органично вплетается в происходящее и Регулусу достаточно лишь слушать собственное тело. Пальцы вцепляются в бедра, губы сжимают кольцо плотнее и скользят вверх, не выпуская. Запирая в горячем дыхании влажного рта. Еще чуть ближе и становится трудно дышать, но Регулус с очевидным удовольствием продолжает, скользит губами обратно, обводит языком, рисует узоры, похотливо заглядывает в глаза. Колени саднит от стояния на холодном жестком полу, пальцы болят от того, с какой силой впиваются в бедра брата, но в горле пожар и нет никакой возможности отпустить от себя хотя бы на шаг. Снова и снова смыкать губы, вести языком, ощущая во рту узоры из вен на чужой плоти. Одновременно с этим ощущая, как собственное тело заходится практически в агонии. Как жарко, как тесно в груди, как сложно дышать, как болезненно ноет внизу живота и хочется заскулить от этого всего, закрыть глаза, разлететься на осколки.

Паутина слюны растягивается нитью от кончика языка вниз, цепляясь за набухшие вены. Регулус смотрит снизу и языком обводит собственные губы, не говоря ни слова. Только вытягивает ладонь вверх, чтобы зацепиться за чужую руку, подняться рывком на ноги, впечататься поцелуем в губы Сириуса. В пересохшие губы шепчет на грани слуха,
- Я хочу чувствовать тебя внутри... - и он понятия не имеет что это за чувство. Но все его тело сейчас горит, как костры инквизиции. Все его тело сейчас отчаянно хочет, чтобы им обладали, чтобы его заполняли, чтобы терзали, целовали, кусали, любили. Выгибается в сильных руках, вжимаясь в грудь брата, притирается близко и влажно, стонет в открытый рот, задыхаясь от собственного желания,
- Люби... меня...

[nick]Regulus Black[/nick][status]твой последний день[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/a1/c1/2/902509.png[/icon][lzname]<lzname><a href="ссылка на анкету">Регулус Блэк</a>, 17</lzname> <plashka>death eaters</plashka>[/lzname][]ты меня предашь, ты всех предашь;[/]

В этой спешке с трудом удается ловить собственные мысли, разлетающиеся по комнате, как встревоженные птицы. Регулусу жарко, голова идет кругом и перед глазами пространство режется надвое, плавится, искрит, врывается, задыхается. Регулус задыхается. От каждого касания и каждого поцелуя. От каждого взгляда, каждого звука. В спину ударяет холодная постель и огонь шипит на мгновение, тут же вспыхивая с новой силой, поджигаясь от кончиков пальцев Сириуса, от каждого его взгляда, от влажных дорожек до самого языка и обратно. И в губы Регулуса. И в самое сердце. Туда, куда никто проникнуть не мог всю жизнь и кажется, что просто не было шансов. Что не путь такой сложный, а дверь в это сердце открывается только печатью родственной крови. Только тому, кто такой же, пусть и совершенно другой. В его глазах льды и Регулусу хочется ими напиться. Хочется до хрипа, до кашля, до боли в разгоряченной гортани. Хочется до болезненно острого желания, будто от этого правда зависит сейчас абсолютно все. Абсолютно он весь. И он тянется за губами, за пальцами, поддается навстречу языку и делается все меньше в чужих глазах, словно пугливо вжимаясь в пространство. Словно подтаивая, вновь становясь младшим братом. Тем, кто всегда был за левым плечом, совсем рядом, но позади. Тем, кто всегда был меньше, младше, слабее. Не хуже. И в глазах напротив легко прочитать это сейчас - не хуже. Желаннее. Важнее. Нужнее. Чем кто-угодно, чем весь мир, чем все вокруг них двоих.

Упрямым движением поддается пальцам навстречу и веки, чуть дрогнув, словно бы тяжелеют. Возбуждение наливается во всем теле, отзывается горячим свинцом в висках, льется вниз к шее, наполняет плечи и грудную клетку, делая каждый вдох болезненно тяжёлым. Пальцы, отцепившись с трудом от простыней, тянут за плечи к себе, ближе, к губам, к поцелуям и голым мыслям. Слова Сириуса льются беспорядочным шепотом, мажут по слуху, царапают в предсердии и Регулус улыбается в темные волосы брата. Улыбается, сжимает колени на бедрах, откидывается обратно, ложась спиной на кровать и глядя в чудесные голубые глаза так, словно бы выдавая разрешение на все что-угодно. На самом деле на всё. Регулусу уже все равно, что будет дальше. Сейчас он успевает только облизнуть губы, которые от тяжелого частого дыхания сохнут неприлично быстро. Страх бьется в груди, возбуждение - в животе. Но, даже когда губы, чуть дрогнув уголками от боли, сжимаются плотной полосой, прикрывая стиснутые зубы, Регулус смотрит в глаза. Регулус не пытается отодвинуться. Не пытается убежать. Мгновение, еще одно, пальцы несмело ползут по плечам Сириуса, из открытого рта срывается выдох и полустон, словно у человека, внезапно очнувшегося от кошмара. Тяжелая голова звенит, гудит, наливается золотом, солнечным светом, пульсирующим звуком из подреберья. В следующем движении губы дрожат чуть слабее, пальцы цепляются за чужие плечи крепче, короткими ногтями срываясь по коже, царапая наотмашь так нечаянно и неосторожно. Регулус подается вперед, непроизвольно прогибаясь в спине, пытаясь дотянуться до губ и сорвать с них еще один поцелуй. От ощущений слух теряется, перед глазами все плывет в черном мареве, сухие губы горят, зудят, отчаянно хотят напиться чужим дыханием. Судорога возбуждения ползет по плечам, путает дрожащие пальцы, толкает вперед и на выдохе в чужие губы слетает стон. Вместо поцелуя выходит скорее откровение. Изнеможение в неге, отчаянное ощущение счастья, целостности, завершенности. В рваном выдохе слышится отголосок смеха и по губам ползет безумная счастливая улыбка. Хрупкое тело еще отзывается укусами боли, но тянет так приятно, так горячо и влажно, что не хочется отстраняться. Регулус садится на бедрах Сириуса, обнимая того коленями за талию. Тянется губами снова за поцелуем, но в этот раз получается.

От движений становится жарко и липко, по плечам скатываются капли соленого пота, в волосах ощущается влага. Регулус то и дело рвет поцелуй, чтобы чуть податься назад в колыбели чужих рук и заглянуть в голубые глаза. Чтобы еще раз увидеть, убедиться, быть уверенным... Что это не сон. Что все на самом деле. Что вот сейчас... Прямо сейчас он... И Сириус... Регулус двигается навстречу, кусает губы брата и скулит в них. Сжимает пальцами плечи, следуя заданной траектории. Чуть приподнимается, опускается вновь и снова скулит в губы Сириуса. И снова смотрит в глаза. И снова целует, кончиком языка выводя узоры по губам брата. В скудном скупом свете на белой коже отчетливо видно черное пятно на предплечье, которое Регулус прячет за спину брата, отводя подальше, убирая, словно желая спрятать. Словно этому тут сейчас совершенно не место. У самого уха шепчет рвано и пьяно,
- Хочу, чтобы... - сбиваясь на горячее дыхание и движения, вышибающие воздух из легких, - ты был... - задыхаясь волной возбуждения, притираясь о живот брата, - только моим... - сквозь стиснутые зубы слышно смесь рычания, стона и тихого вскрика. Вцепившись пальцами во влажные плечи, Регулус подается вперед острее и резче, кусает собственную губу от боли и до нее же. И будто хочет вылезти из собственной шкуры, будто хочет еще больше, еще сильнее, всего и сразу. На выдохе порваться молекулами, разбиться осколками, стать вселенной и космосом. Стать пылью, которая осядет на эти губы, в них сейчас он вкладывает свое дыхание и закрывает глаза, позволяя себе раствориться в этой секунде без остатка.

[nick]Regulus Black[/nick][status]твой последний день[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/a1/c1/2/902509.png[/icon][lzname]<lzname><a href="ссылка на анкету">Регулус Блэк</a>, 17</lzname> <plashka>death eaters</plashka>[/lzname][]ты меня предашь, ты всех предашь;[/]

твоя красота - мой любимый враг, любимый демон, и я его раб
ищу в себе силы порвать ремни, но воля изъедена жучком времени

За пределами тугого горячего кольца чужих объятий мир покрывается коркой льда. Тесный плен ладоней давит и топит в раскаленной лаве, но выбираться не хочется и совершенно незачем. Рваным вдохом у самого уха, задыхаясь от невозможности происходящего. Хочется вывернуть себя самого наизнанку и отдать все. Не просто взгляд, не просто пульс, не просто слова. Хочется отдать совершенно все, себя целиком. Чтобы до последней капли крови. Чтобы перемолоть кости в белый порошок, растереть все ткани и мышцы, собрать по грамму все чувства, эмоции, боль и улыбки. Хочется быть ближе, но природа не предусмотрела механизма, способного устроить Регулуса. Невозможно еще ближе. Некуда больше. И даже если кожу с себя снять, чтобы обнимать плотью, этого все равно будет мало. Хочется обнимать сердцем.

Срываясь пальцами по влажной спине и криком по морозному воздуху, Регулус трепыхается в руках брата, как пойманная бабочка. Крылья бьются о пальцы, но мотылек не пытается вырваться. Будто мотылек понимает, что обречен на смерть, но принимает ее с рвением, достойным самоубийцы. Зубы брата скребут по черной метке и внутри что-то больно впивается сотней иголок с изнанки сердца, прошивает его насквозь и дальше иглами навылет через грудную клетку, чтобы сорвать вдох и разбить его на десятки эхо. Метка опаляется, шипит огнем под кожей, от влажного языка боль становится только ближе, еще ярче, еще острее. Будто эта метка - не просто рисунок на коже. Она пустила свои смертоносные корни вглубь, устремилась к легким, чтобы сжать их до хрипа. И каждое касание вызывает букет неприятных эмоций.А его касания - уничтожают.Боль рвется под кожей, вплетаясь в кровоток, бьется пульсом в висках и смотрит через глаза Регулуса тьмой прямо на брата. Он бы и сам хотел вырвать эту метку с руки, чтобы она больше не порочила его тело. Но такова плата за его ошибку. Это клеймо будет с ним всегда, до последнего вздоха. Хочется дернуть рукой, прошептать - да, сорви ее, убери, умоляю, забери ее, я не хочу больше, пожалуйста, Сириус, прошу тебя. Но в глазах застывает мольба, а боль утихает вслед за отдаляющимися движениями. Регулус тонет в глазах напротив, ощущает пальцы в своих волосах, рывок, боль, хриплый вскрик - по губам ползет улыбка, разрезая рот надвое, делая его похожим на безумца. В каждом движении даже не страсть. Это будет попытка уничтожить друг друга. И словно только так они смогут быть вместе. Действительно вместе. Принадлежать друг другу до вдоха, до стука, до взгляда. Не быть. Не существовать. Но остаться образом в памяти вселенной. Остаться единым целым. Сгустком самой прекрасной материи, несущей в себе генетическую память кристально чистой магической крови. Они могли бы стать мгновением. Всполохом между вдохами. Тишиной между ударами сердца. Они могли бы стать всем, если бы смогли врасти друг в друга - кость в кость, плоть в плоть и сердце в сердце. Но они качают друг друга в колыбели взглядов и поцелуев, растрачивая бесконечность на нежности и смертельный голод друг по другу.

Комната плывет перед глазами, объятья становятся жестче, словно гигантская змея сдавливает в тисках, выжимая по капле остатки воздуха из легких, истерзанных хриплыми вскриками. Горячий шар в животе волной толкается вперед и взрывается между телами, растекаясь теплом и болезненным удовольствием. Регулус вздрагивает в чужих руках, закусывает губу, утыкается лбом в плечо и дышит так тяжело, будто вот-вот попрощается с этим миром. Но в руках брата совсем не страшно. Это и есть единственный путь к существованию. Регулуса все устраивает. Он обессиленно вжимается в Сириуса, закрывает глаза, кончиком языка слизывает каплю пота с плеча брата и продолжает тонуть. Мир холодит углы кровати, но едва подбирается к горящему жару двух тел, тут же исчезает, стираясь в прах. Разжимать руки нет никаких сил, желания и необходимости. Регулус только чуть поворачивает голову на бок, касается губами шеи Сириуса, замирает так и дышит тяжело и прерывисто. Мир может подождать. Пока еще может. Пока его пальцы скользят по влажной коже и не готовы оторваться хотя бы на дюйм от. Пока в его голове горячий туман, как от большого пожара. Смог не горький, у него привкус моря и железа. Регулус тихо выдыхает, отнимает губы от шеи брата, улыбается одними лишь уголками и шепчет,
- Я не должен был... Тогда отпускать тебя. - в голосе придушенное сожаление пополам с чувством вины. Он ведь не мог уйти вместе с братом, но и отпускать не должен был. Нельзя было. Он словно пополам разрезал живой организм, решив, что теперь им существовать вот так. Но ни один из них не способен был выжить без другого. Рана на срезе кровоточила и болела все это время. Уж кому, как не Регулусу знать это. Сегодня он совершил невозможное, перевернул весь свой мир с ног на голову, ушел из дома, оставил кузину, а сейчас и вовсе сидит на смятой простыне вместе с братом - обнаженный, взмокший, довольный и беспечно счастливый. И понимает, что без Сириуса он не жил, не существовал. Он только искал. Он ждал. Но не мог и надеяться, что дождется хотя бы когда-то. Все это в его влажных фантазиях было, но... Именно как фантазия. Как невозможная, несбыточная мечта.

Чуть вывернувшись из чужих рук, Регулус поднимает голову и встречается взглядом с бескрайними льдами. Тьма смотрит его глазами с интересом и мрачным удовлетворением. Потянувшись пальцами к вискам брата, Регулус ведет по коже, стирает подсыхающие капли пота, улыбается, забирается в волосы и ведет кончиками ногтей, не отрываясь от взгляда. Ему хочется заново исследовать каждый дюйм тела Сириуса. Хочется выучить еще раз. Хочется запомнить еще раз. Хочется полюбить еще раз. Мало того, что уже есть. Хочется еще больше, еще ярче, еще острее. Хочется еще. Пальцы скользят к затылку, срываются на спину и впечатываются полукружиями ногтей в плечи, когда Регулус шипит в искусанные и зацелованные губы,
- Я хочу еще. - и языком раздвигает чужие губы, чтобы бесцеремонно влезть поглубже, вложить свое дыхание, каждую каплю эмоций. Я хочу еще, Сириус. Я хочу тебя. Целиком. Хочу тысячу раз. Хочу. Хочу!  Ногти давят сильнее, губы прижимаются ближе, зубы касаются плоти и его собственное сердце стучит через ребра о грудь Сириуса. Он срывается, как путник, долгие мучительные дни прошедший в пустыне без капли воды. Теперь, получив в свое распоряжение целый океан, он никак не может напиться. Глотает каплю за каплей [поцелуй за поцелуем], но не чувствует должного насыщения. И ему хочется еще и еще. И еще. Регулус зарывается пальцами в мокрые волосы, тянет ближе к себе, прижимаясь к плечам, врастая кожей в кожу. И ему не хочется ни о чем разговаривать. Ему хочется, чтобы этот момент никогда не заканчивался.

[nick]Regulus Black[/nick][status]твой последний день[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/a1/c1/2/902509.png[/icon][lzname]<lzname><a href="ссылка на анкету">Регулус Блэк</a>, 17</lzname> <plashka>death eaters</plashka>[/lzname][]ты меня предашь, ты всех предашь;[/]