бунтарство юность ее беспечную своими лучами яркими озаряет. мать бесконечно твердит ей на ухо, что жизнь ее закончится плачевно, если голова светлыми мыслями не наполнится. айрин грозно от матери отмахивается - «ей не понять». у айрин вся жизнь в беспорядочном хороводе пляшет: сегодня здесь, завтра там, а послезавтра - слишком далекое. айрин хочет каждую секунду свою на языке попробовать, в вены свои ввести, чтобы навсегда в памяти запечатлеть. мама хочет, чтобы будущее светлое дочери ее в стенах, что плющом покрыты, расцвело яркими красками, дипломом с отличием отмечено было. но айрин нужно не это. айрин грудью полной дышать хочет, пропуская через себя воздух разряженный города родного, на дне бутылки из темного стекла с этикеткой красной ответы на все свои вопросы найти, айрин хочет, подобно психее, эроса своего среди лиц давно знакомых и родных отыскать, танцевать как под проклятием и не думать о том, что завтра однажды наступит. и о призрачное «завтра» грезы ее осколками по полу разбросаются.

мать говорит ей: «возьмись за ум». айрин дверью бездумно_бездушно хлопает, резко, как гангренозную руку, родительские слова отсекая. айрин не хочет браться за ум - он всегда при ней. айрин хочет, чтобы бунтарство над ее головой нимбом сиять продолжало. айрин не святая, но мнит себя таковой. мать в дверь деревянную кулаками колотит - не достучаться. в наушниках старых в такт сердцу юному громко [громче бомб за окном] ритм барабанов трэвиса баркера звучит - его не перекричать, не отключить, из памяти девичей не вытравить. злость в жилах молодых закипает, грозясь в мир реальный из мира воображаемого вырваться. затопить_разрушить_поджечь_с лица земли стереть навсегда айрин жизнью своей клянется дом родной. «тут как в тюрьме, но вместо заточек мамины нравоучения». ей в этом доме душно. стены авторитетом своим каменным давят, вечно требуют послушания беспрекословного, вечно лучшей быть, и д е а л ь н о й . градом по двери материнские кулаки бить продолжают. громче в старых наушниках ритм барабанный становится. и глаза девичьи в панике бегают от окна к двери этой хлипкой. «...пространство сделано из коридора и кончается счётчиком. а если войдёт живая милка, пасть разевая, в ы г о н и ...» дождь за окном хэйвен родной божественной карой наказывает. и ночь в права свои законные вступать начинает. но злость в сердце айрин с каждым новым ударом сильнее становится. материнские упреки эхом в голове айрин раздаются, с окружающими звуками в рапсодию отчаяния сливаясь.

[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] здесь ей не место.
[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] но где тогда ее место?

айрин с кровати своей вскакивает в темноту уличную [на улице, чай, не франция]. по водосточной трубе из окна под дождем проливным, кутаясь в толстовку отцовскую старую, по лужам кроссовками белыми яростно топает. камни на пути своем айрин агрессивно носками пинает, представляя на их месте слова ненавистные. дождь сильнее становится. у айрин план простой в голове — прости идти по прямой, не поворачивать, не оглядываться. на повтор blink-182 ставит, пытаясь пением своим неумелым шум дождя перекричать. айрин идеалы чужие поперек горла комом встают, слезами горячими душат и гневом в глазах блестят. айрин на хуй послать их все хочет, в комнате своей навсегда запереться, одеялом накрыться и мир реальный больше не видеть. айрин повзрослеть боится сильнее смерти. и щемит грудь предательски от желания жить_собой быть яростного. и ноги до нитки в кроссовках когда-то белых промокли. тряпкой мокрой на девечьем теле толстовка старая повисла. айрин бы домой обратно вернулась, но гордость сильнее холода. упрямство сильнее рассудка здравого. фонарь одинокий в ночи роднее света в доме материнском.

считая шаги — тысячный, тысяче первый, тысяче второй, третий, четвертый — у порога знакомого остановилась. свет в окне надеждой на спасение в душе отозвался. рука решительно кулаком в дверь; голос почти в истерии: «зейн, открой». как тут оказалась - не знает_не помнит, не хочет думать об этом. лишь в грудь родную уткнуться лбом мечтает, чтобы в рубашку все слезы выплакать, обиды высказать и в ногах, подобно собаке бродячей свернуться. тут спокойнее. тут любовь и принятие бунтарство ее дикое усмиряют.

— впусти, пожалуйста... — в шуме ливня ночного растворяется.