[indent] Лето приближалось неумолимо и жестоко, напоминая о том, что в этом году Майло отказано даже в каникулах на ферме Остинов. Он не решился бы покинуть город, представляя собой ходячую бомбу. Февраль - и то, что случилось тогда - осел в его памяти тяжелым грузом. Впечатлениями весны, как пеплом, будто припорошило их сверху. Но стоило присмотреться - и судорожные движения птичьих крыльев, сладкий и резкий запах виски, боль в груди - от удара спиной о стену - восставало, как сюрреалистичная декорация, которая преследовала и всегда была готова развернуться вокруг него.

[indent] Майлс редко обращался к небесам, но за Калеба и Джен, объяснивших ему, что происходило с ним тогда, он был благодарен по полной программе. Обдумав это на свежую голову - выспавшись и умывшись - Майло пришел к выводу, что Биллу повезло. Отделался малой кровью. Фаулер же долго лечил следы от когтей и клювов и к середине мая все еще щеголял светившимся глянцем на бледной коже тонким шрамом на щеке и подбородке. Ему сказали, что за несколько лет точно сойдет, как минимум, станет незаметным - но ему было по большей части все равно. Восстановив в памяти восемнадцатое число детально, насколько он мог, он пришел к выводу, что птицы отстали от Билла быстро и вряд ли успели ранить его серьезно.

[indent] Всякий раз, когда его мысли возвращались к этому, он слышал угрожающее хлопанье крыльев где-то неподалеку, потому что начинал чувствовать собственное... осуждение себя, злость на себя, и сразу  по двум статьям. За то, что Билл подвергся тогда опасности и вообще стал участником такого представления - и за то, что Майло есть до этого дело. Нет бы, порадоваться, что Армстронг остался жив и заниматься своими делами дальше: увы, если он вспоминал Билла, то больше не был в порядке до самой ночи, когда хочешь или не хочешь, а нейролептик тебя выключит.

[indent] Билл всегда делал его "в порядке" только когда был предельно близко рядом. А теперь, когда они молчали - Майлс, может, и написал бы первым, нарушив правила принятой между ними игры, но не считал себя достойным. Он ведь оказался... Не то мутантом, не то и правда проклятым, вряд ли наука могла объяснить, почему на твой всплеск эмоций птицы летят, как мухи на мед. И что, разве такой человек имеет право тянуть к себе того, кто превращал его в одну сплошную эмоцию? Это называется "подвергать опасности".

[indent] Он увеличил себе дозировку, чтобы больше не тянуло шароебиться по ночам.

[indent] Он запретил себе ходить на борды, где раньше находил партнеров в перерывах - когда был не нужен Биллу.

[indent] И потратил не один час своей жизни на попытки обрести больше контроля. То, что тщетно пыталась донести психотерапевт для того, чтобы Майло просто не колбасило от любой неудачи, внезапно превратилось в вопрос жизни и смерти.

[indent] Когда в середине мая, согласившись помочь соседке - миссис Тейт - с ее делами в лавочке - Майлс уверял себя, что все будет в порядке. Отчасти он надеялся найти среди ее сувениров - бесконечных серых чаек из крашеного дерева, керамических маяков и чучел рыбы (на табличке пустое место, куда можно вписать свое имя - "Я, ..., поймал этого парня") - что-нибудь особенное, как в сериалах с нетфликса. Какой-нибудь артефакт. Подсказку. Он не мог поверить, что в таинственном, заново открывшемся ему Хэйвене, не было подсказок.

[indent] Но кроме пыли - ничего. Майло решил помыть окна-витрины, раз уж он тут, благо, что рост позволял особо не напрягаться. Сосредоточенный на том, как потоки воды сползали по стеклу, он совсем не обращал внимание на улицу и прохожих. Мысли в голове ползли ленивые и недобрые и  он старался, старался, старался сосредоточиться на хорошем. Даже миссис Тейт заметила, насколько он погрустнел и посерел с зимы, на что Майлс только бормотал, что это не так. Он-то все равно чувствовал себя лучше, потому что искренне и наивно поверил, что иллюзия самообладания, кроме которой у него ничего не было, это достаточная опора.

[indent] Что же, в отсутствие потрясений это и правда работало.

'Cause you know what we had was broken from the start

[indent] Краем уха Майлс слышал звук подъехавшей машины, но здесь частенько останавливались - все-таки туристическая (крошечная) часть города. Он опустил глаза, как только закончил протирать витрину и жестом попросил зашедших людей подождать: руки были скользкими от пены и мыла.

[indent] Конечно, Майло не мог им ничего продать так, как это сделала бы миссис Тейт, она-то умела травить байки про партии безделушек прямиком из Китая. Он только блекло улыбался, стараясь следить, чтобы ребенок не снес ничего - слава богам, его матушка тоже подозревала подобное развитие событий и в какой-то момент ухватила мелкого за руку. Майлс снова опустил глаза, бесцельно разглядывая предметы под кассовым аппаратом. Фотография дочерей миссис Тейт, какой-то стаканчик с карандашами и ручками, кусочек старого ластика. Красивые закладочки и бумажные наклейки-маркеры для списков. Видимо, миссис Тейт вела какие-то записи здесь. Он нахмурился.

[indent] Она ничего не говорила о том, чтобы Майлс куда-то записывал продажи или количество посетителей. Должно быть, это было чем-то ее личным. Взгляд натыкается на смятый листок, закатившийся в самый угол полки.

[indent] - Добрый день!

[indent] Майлс натянул ту же выцветшую улыбку и посмотрел на женщину. Макушка ребенка торчала тут же, с той стороны прилавка - не в силах замереть ни на секунду, мальчишка прыгал на месте, а когда не прыгал - наклонялся, откланялся, маршировал или начинал яростно копаться в карманах.

[indent] "Надеюсь, они единственные, кто сегодня зайдет".

[indent] Дверной колокольчик прозвенел снова и Майлс, моментально расстроившись, даже не стал туда, в сторону дверей, смотреть, не то что приветствовать покупателя. Он подумал об этом запоздало, но успокоил сам себя - ты занят другими - попытался сосредоточиться на том, чего хотела женщина.

[indent] Невозможного, конечно.

[indent] - Индейцы абенаки? - Переспросил Майлс. Звучало знакомое, что-то из курса истории края, возможно, а может миссис Тейт говорила ему это, в двух словах описывая зал. - Знаете.

[indent] Он решил брать честностью. Понятное дело, что всех в своем городе Майлс не мог знать, но он все равно как-то почувствовал, что семейная пара с ребенком - проездом здесь и зашли, потому что в таких местах бывают действительно забавные вещицы. Но миссис Тейт была зубодробительно серьезна и кроме магнитиков - никаких потешек в своем магазине не допускала. От его откровенности она не потеряет постоянного клиента, вот о чем он думал.

[indent] - Я здесь всего на один день и я не запомнил, было ли что-то подобное в выкладке, - он попробовал улыбаться теплее. - Но если есть, то вы должны были это заметить. Наверное, ничего такого нет.

[indent] - Обычные индейцы есть! - Подал голос снизу ребенок.

[indent] - Это могут быть и абенаки, - Майлс воспользовался этим, как соломинкой. - Просто их не подписали.

[indent] Звук из-за спин семьи - коротенькая мелодия, примитивная, топорно скачущая в финалу с ноты на ноту - уставший механизм замедлялся и звук, как камушек на воде, делал прыжок за прыжком.

[indent] В центре зала стояла длинная витрина, делящая его пополам. Семья, забрав своего деревянного индейца в перьях, ушла вправо. моментально исчезнув из его существования: Майлс увидел, кого приветствовал колокольчик у входа. Ребенок крикнул что-то на прощание с порога и, поймав на секунду взгляд Майлса, осекся и выскочил за дверь.

[indent] - Все в порядке? - Спросила его мать, на что ребенок ответил, что не хочет, чтобы этот индеец стоял в его комнате. "У продавца были такие глаза, как будто он увидел привидение. Это лавка с привидениями".

[indent] ...Майлс попятился - шаг, второй, пока не уткнулся спиной в стену - и закрыл лицо руками.

[indent] - Подожди меня минуту, - произнес он глухо. Здесь не должно случиться никаких сцен. Никаких птичьих нападений в центре города последи белого дня. Все узнают, что он проклятый. И те люди, о которых говорил Калеб, они занесут его в список.

[indent] И убьют.

[indent] - Семнадцать плюс сорок шесть, - шепотом выдыхал в собственные ладони. - Пятьдесят три. Пятьдесят три плюс четыреста двадцать два. Четыреста семьдесят... Семьдесят... Сколько я сказал?

[indent] Это немного помогало. Как раз ту малость, которой ему обычно не хватало, чтобы не начать расшатываться еще больше. К черту. Убьют и какая, в общем-то разница?

[indent] (Эта техника точно должна работать т а к и м образом?)

[indent] Выдохнул, позволяя открыть лицо. Билл всегда делал - забирал контроль себе и становилось проще. Майлс понимал прекрасно, что это не самое полезное, что он мог сделать для собственного ментального здоровья: такие игры не излечивали, только лишали опоры в самый неподходящий момент. Ему говорили, что он должен научиться справляться по-другому, своими силами. Конечно, все эти несколько месяцев ему как никогда был нужен Билл, и все пророчества сбылись, он не был рядом. Даже механически, тупо повиснуть на нем - трахни меня и дай выспаться - было бы так здорово. Но пришлось справляться своими силами, получилось не очень, но Майлс все еще жив: чем не достижение.

[indent] Вместо ответа Майлс сперва отворачивает голову, показывая рассекший лицо свежий шрам.

[indent] - Не тебя, - его руки пахнут как всегда - табачной горечью, теплые, держат крепко. Майлс невольно старается вдыхать этот запах чаще, как будто - наивный - сможет надышаться. "Нет, не тебя". - Ты в порядке?

[indent] Смотреть на него дальше - сложно. Рядом с Биллом разрозненные, клиповые картинки, которыми он запомнил ту ночь, оживали. Ему становилось мучительно стыдно, до горящих щек - и он действительно, то бледнел, то краснел пятнами, но боялся лишний раз пошелохнуться, чтобы Билл не убрал руки. Он так чертовски скучал; и ему было очень важно узнать, что все обошлось.

[indent] Сладкий запах виски. Пыльный и дикий - птичьих перьев и помета. Затхлый запах старой квартиры, нотка подвальной сырости, проржавевших труб. Бегство - сердце в глотке, голову ломит, все плывет и шатается. И светят такие равнодушные, скучные фонари.

[indent] - Я хотел это знать, - "Тысяча семьсот сорок плюс девятьсот девяносто два". - Хотел спросить. Но я подумал...

[indent] "Что ты не захочешь разговаривать. Две тысячи семьсот тридцать два. Плюс двести десять. Что они все говорили? Дышать на счет?"

[indent] - Что я могу быть... что это может быть... неприятным для тебя. Знаешь... вспоминать это. Я могу быть... неприятным тебе.

[indent] "Вдох. Две тысячи девятьсот сорок два. Выдох.". Цифры в его сознании осыпались крошечными кирпичиками вместе с самоконтролем. Не так просто остановить торнадо, который уже тронулся в путь.

[indent] И хотя не так сложно сказать о том, чего боишься на самом деле, когда Билл привычно-близко - в некотором смысле, даже ближе, чем обычно - и разговаривает открыто и спокойно. Когда он выглядит дружелюбным и прямо заинтересованным. Это не так сложно, но тем не менее, это тоже расшатывает. И Майлсу кажется, что с этих его слов до слов о списке проклятых, в которые он может угодить - целая пропасть, настолько разного порядка эти проблемы.

[indent] И возможно, Билл гораздо больше знает о том, как не быть убитым, чем о том, как бояться отвержения - но Майлс чувствовал, что еще не готов об этом говорить. И парадоксально, мысли об этом успокаивают. Возможно, потому что фоном мелькает мысль, что все проблемы закончатся, если его просто застрелят.

[indent] Майлс вообще не сразу стал осознавать, что Билл в Хэйвене. Хорошо, что местные сюда ходили только в дни завоза, посмотреть на что-нибудь новенькое, а о случайных гостях Майлс не беспокоился. В любом другом месте ему бы уже врубило такую тревогу, что городская газета обязательно бы упомянула о мурмурации над улицами.

[indent] - Несколько лет, - произносит Майлс, отводя взгляд. Когда-то, еще школьником, он пробовал кусочек стекла: бритва казалась недостаточно правильным решением, не то что осколок, который он подобрал, подметая пол после того, как в зеркало всем телом влетела его мама. И ударилась еще раз, и еще раз, и потом ее остановили, потому что тогда бабушка вызвала врачей заранее, поймав приступ на взлете. Тогда он вспарывал руку методично и очень аккуратно, совсем неглубоко - не чтобы порезать вены или убить себя (нет, это табу - кто будет подметать пол, если его не станет), а чтобы понять, что он чувствует и как напряжение выплескивается вместе с гранатовыми каплями на белой коже.

[indent] Но ему слишком необходимо было изображать нормальность, он не мог позволить ни одного промаха - и ни одного видимого намеренного шрама. Поэтому, хотя способ расслабиться быть действенным, Майлс бросил это дело достаточно быстро.

[indent] С тех прошло десять лет, а он все еще мог найти каждую полоску, если бы присмотрелся. Незаметные чужому, невнимательному взгляду, ускользающие от него самого, они все-таки остались на месте. А этот шрам? Птичий коготь продрал ему щеку и подбородок. Даже зашивать не пришлось, это и Калеб сразу понял, оставив его на своей на кухне. И даже так - сколько лет пройдет, прежде чем он тоже окончательно стянется и потеряется, скроется от всех чужих глаз?

[indent] Майлс потупился. "Плохо". Потом он поднял украдкой глаза, чтобы ловить перемену настроения, бег мысли лице Билла - у него даже в воображении язык не поворачивался сказать прямо, каким для него было это лицо ("лбмм"), и замер. Что-то назревало. Что-то повисло в воздухе, угрожающее и первобытное.

[indent] Опасность, чистая, не фильтрованная опасность. Вот что Билл транслировал, и это была... не та опасность, которая относилась к  Майлсу, или к их странным играм и привычкам, это была... та самая, природная, дефолтная опасность, на которую Майлс реагировал, как мотылек на огонь. Никогда не способный дать этому имя. Не способный понять это, постичь, но тянущийся вслед, как за прекрасным, недоступным искусством.

[indent] - Сам? - Спрашивает он, вжимаясь лопатками в стену. - Нет, ты... я не...

[indent] Он начал спорить с самим собой, пытаясь сказать, чтобы - во-первых - Билл не говорил о себе так, он не заслуживает таких слов, а во-вторых это ведь было совсем разное, о чем он мог так выразиться? О своем навыке убивать? О своем самоконтроле, выдрессированном, лучше цербера, о своей ярости, которая все равно правила бал, даже уступая?

[indent] О чем он?

[indent] Разве это сравнимо с этой... блядской способностью натравить птиц, всяких птиц, случайных, невиновных ни в чем, сделать из них слепые снаряды ради ни-че-го? Дурной мысли, плохого чувства, неподавленной эмоции.

[indent] Ему становилось трудно дышать, потому что Майлс понимал прямо сейчас, что разгоняется. И скоро они будут здесь. Его несчастные. Его подневольные.

[indent] А потом Билл показывает ему прямо, наглядно, как есть: о чем это он. Дыхание спирает окончательно. Это прекрасно, прекрасно как боль, причиненная осмысленно, прекрасно, как древние танцы и глухие, без слов, песни. Даже в такой дикий момент, Майлс не может не подумать о том, что Билл просто... выпустил себя. Что он всегда был одним сплошным огнем, пылающим под его кожей в несуществующей пустоте, за взглядом его обманчиво равнодушных глаз.

[indent] - Это... меня не пугает. Это красиво, Билл.

[indent] До того момента, пока в воздухе не начинает пахнуть гарью, Майлс просто смотрит, безотрывно, забыв о себе, не зная, иллюзия это или действительность. Будь он чуть сильнее, он бы пошутил что-то вроде - не нужно ли ему прыгать через огонь, как в цирке - но вместо этого его затапливает теплом - обычным, чувственным теплом от того, как это красиво - и ужасом.

[indent] Потому что они кружили над домом прямо сейчас. Майлс услышал голоса. Привычка - вторая натура: "Сорока, две вороны, воробьи, несколько чаек". Вонючие чайки. Вороны и то чистоплотнее. Они пока еще только стянулись сюда, он это понял; только слетелись первые, самые ближайшие. Но это было началом, а конца он не видел. Десяток птиц может и не привлечет внимания, но не пройдет и минуты - их станет больше.

[indent] Он слишком беспокоился обо всем. Слишком беспокоился.

[indent] Затравленный взгляд вправо - в тусклое окно смотрит круглым глазом серая ворона. Выбежать на улицу? Они последуют за ним, даже если не станут нападать. Будут заметными. Все заметнее и заметнее. А Билл... господи, он только что показал ему нечто настолько важное, и Майло даже не может ничего... Внезапно, эта мысль обрывается. Нет, нет, он может. Может. Такой же затравленный взгляд - но вперед, глаза в глаза. Чувство безопасности между ними. Вот что Билл сейчас создал и...

[indent] "Мне не за что тебя ненавидеть или сторониться".

[indent] - Выруби меня, - Майлс бледнеет, как мел, но он полон решимости. Он только что придумал, как спастись от неизвестной и страшной смерти. Не дожидаясь ничего - "Если ты не сторонишься меня, ты подойдешь ко мне" - он бросается головой на дверной косяк, в надежде удариться достаточно сильно, чтобы потерять сознание. У матери это иногда получалось. Еще удар. Череп звенит до самого основания. - Выруби меня, придуши, ударь, пожалуйста!

[indent] Майло вцепился в него в ответ, до белых пальцев: все, что он давил, прятал, о чем мучительно раздумывал, прикусывая в кровь губы, сотни выкуренных сигарет, бесконечное, безысходное, бесполезное чувство бессилия - все это обратило его, пусть и не в монстра, но в сорвавшегося с края, истошно и беззвучно кричащего. Падающего.

[indent] Он ведь никогда не привлекал к себе внимание. Сперва это была стигма семьи: безотцовщина, но таких было много в маленьких городах. Потом - заболевшей матери, и вот тут болезненное чувство одиночества и собственной... грязи, заразности, болезни - начало цвети. В темноте и сырости растут причудливые грибы-мысли.

[indent] Потом ориентация. Друзья, превратившиеся из опоры - в заголовки неотправленных электронных писем. Он был один и он должен был... может быть, и не прятаться. Но молчать.

[indent] Быть тихим. Быть незаметным.

[indent] Птицы слетались к магазину, их становилось больше. И если он хотел когда-нибудь перестать робеть и молчать о себе - то уж точно не таким образом.

[indent] - Ты не понимаешь, - и это звучит поразительно, но Майло рявкнул - рявкнул на Билла. И на какие-то мгновения вырвался, снова обрушивая себя на косяк, косяк - на свой затылок. Коротко взвыл от колокола в голове, от боли и звездочек перед глазами, снова оказываясь в руках Билла, обмякая, но все еще не теряя сознания. Черт возьми, не теряя сознания! Твою мать! - Другие, Билл!

[indent] "Выруби меня". Безостановочная, как заевшая пластинка, молитва на подкорке. Ему казалось, что еще один удар - а он, держа в руках Билла, возможно, крепче чем когда-либо в своей жизни, и больше не чувствуя его ладони, все время подгадывал, когда снова врезаться в предательски мягкое дерево - и его просто начнет тошнить. Запах гари, головокружение, воображаемое шуршание вполне реальных перьев. И он подается вперед, подставляет ему шею, плохо понимая, почему ему так отвратительно - и так хорошо. Майло толком не видел клубы дыма, пламя, нежно поедающее витрины - дерево и пластик, много бумаги, солома, этот магазинчик просто ждал, чтобы его кто-то поджег. Это казалось... естественным. Как будто Билл пришел, чтобы сделать все так. Единственное, что было неправильным - птицы. Он просто начинал задыхаться, от настойчивых, уводящих прочь поцелуев, уводящих куда-то в теплоту, в приятные часы, это были знакомые, драгоценные поцелуи. Майлс отвечал, потому что:

[indent] все стало неважно.

[indent] Он слишком часто, слишком взахлеб дышал. Глаза, даже закрытые от безостановочной тошноты и головокружения, слезились: Майлс не мог сказать, были ли это его слезы, от того что он
н и ч е г о
не способен контролировать, или это гарь. Господи, какой ты жалкий. Тебе даже сраное беспамятство не положено, понял? Вот что на самом деле происходит: ты не заслуживаешь даже такой малости, сраной минуты в небытие даже Билл не согласен тебе дать. На секунду Майло глухо вскрикнул: смотрящая в окно ворона попыталась попасть внутрь, удары повторялись и повторялись. Снова прервав их странные, неправильные объятия, Майлс последний раз попытался что-то исправить - снова ударился, так же, как билась снаружи птица. Правильно, ты чувствуешь себя так - они делают это.

[indent] И ему становится все равно. Ноги заплетаются и он обвисает, роняя руки, валится на Билла. Это хуже, чем похмелье. Происходило что-то нехорошее. Он приоткрыл глаза и тут же зажмурился.

[indent] И что теперь сказать? "Брось меня здесь"? "Уходи"?

[indent] - Дверь за прилавком, - изо всех сил пытается говорить громче, чтобы точно быть услышанным, прежде чем замолкнуть, и готовиться рухнуть, как только Билл его отпустит. Надо же, как сложно говорить - язык как обложенный и совсем не ворочается. Дверь за прилавком вела на задворки магазина, оттуда можно было уйти, скрыться среди закрытых в выходной день мастерских и маленьких, бедных домиков.

[indent] Биллу, наверное, не захочется быть привлеченным за поджог с убийством. И как ни странно, пока он думал о том, как Билл уйдет отсюда один и с ним все будет хорошо - должно быть хорошо, ведь никто не найдет причину возгорания, потому что таких, как он, не существует - пока Майлс думал об этом, почувствовал, как слабеет острая струна напряжения, пилящая ему нервы. Удары в окно прекратились.

[indent] Мазут, нефть, техническое масло. Можно тонуть бесконечно долго: цистерна, как в детстве, невероятно огромная. Десять взрослых, один на другом - это сколько? Майло считал высоту в мистерах Ружье. Мистер Ган появлялся из зарослей болотного камыша и поднимал свое ружье в воздух, как будто поднося его небу. И всех детей сдувало с места.

[indent] Но теперь он бредил, что в самый беспощадный летний зной все-таки обнаружил ее. Лестницу, ведущую наверх. Она всегда была предусмотрительно подрезана, но сейчас Майло вдруг видит ее перед собой, и вот он уже наверху. Ложится спиной на блестящее, маслянистое черное ничто... И начинает тонуть. Медленно. Тошнотворно. Вскоре ничего нет, кроме этой удушливой вони и боли в груди и голове, он не может дышать и совсем скоро спокойствие уходит окончательно: приходит паника.

[indent] Жарко. Душно. Тошнит. Очнувшись, не открывая глаз, Майлс переворачивается, приподнимается на локтях и его тяжело, до кашля, рвет. Едкая гарь в носоглотке, глаза дерет. Расплывается в слезах силуэт сидящего рядом человека, Майло может только отползти чуть в сторону и рухнуть, судорожно прижавшись к ноге Билла. Голова так болит, что он не видит белого света, отдает в челюсть и в шею, и это чувствовать странно и плохо: такого стона Билл от него еще не слышал - чтобы без согласия, без принятия, без удовольствия в конце концов. Одно только страдание.

[indent] Но через несколько долгих минут, становится легче. Наверное, потому что все это время он прижимался лбом к Биллу.

[indent] - Сейчас, - хрипит, с трудом поднимается и опять приваливается - на этот раз уже к плечу. Майлс щурится сквозь слезы - глаза до сих пор раздражены от дыма - и пытается понять, где он. Заднее крыльцо. Билл с сигаретой... он никуда не спешит. Он выволок Майлса, значит - он что-то сделал там, внутри. Как-то... остановил это безумие.

[indent] Майло так хреново, что у него нет сил ни на волнение, ни на тревогу и сидящие на проводах через дорогу голуби полностью его игнорируют. Он понимает, что дверь в магазинчик осталась открытой и кто-то мог заметить дым. Но он не слышит голосов или сирен пожарных. Сегодня на улице было действительно очень тихо, многие из соседей даже не открылись. Может, это сыграло им на руку.

[indent] - У меня тоже, - бормочет, прикрыв глаза. Дым от сигареты пахнет вкусно, не то что старое дерево и пластик. Но горло ноет и просит пощады. Вопросов очень много: ты останешься со мной сейчас, пожалуйста? Откуда ты взялся здесь, в маленьком городе, куда я никогда не пускал тебя?

[indent] Кто ты?

[indent] - Огонь, - он буквально озвучил то, что стояло у него перед глазами. - Как давно ты знаешь? Ты застал прошлый цикл?

[indent] Майлс не так давно узнал о проклятых семьях Хэйвена и у него не возникло и мысли, что Билл может быть чем-то другим. Он сходу решил, что они одинаковые и это ложилось, в общем-то, в стройную картину. Беды начались недавно; Билл появился в Хэйвене; Билл тоже бедовый.

[indent] И разумеется, Майло не боялся его: возможно, если он подумает обо всем этом подольше, то напротив, сложит многое воедино и поймет немного больше о нем, но - это было не так уж важно. Потому что он и так принимал Билла всяким и всякий раз позволял ему все, так что поменяют детали?

[indent] ...ок, в последнюю их встречу все было немного не так.

[indent] - Господь бог, - он не мог сейчас встать, но чем больше приходил в себя, тем больше думал. - Надо запереть магазин. И уехать.

[indent] Он так и лежит на чужом плече тяжелым вспотевшим лбом. Как будто позади остался не подкоптившийся зал маленькой сувенирной лавки, а Помпеи. Билл и сам в копоти - видимо, он и правда тушил огонь.

[indent] На секунду сердце - остро и холодно - колет страх. У него нет другой формы, кроме этой ледяной иглы. И он всегда звучит об одном и том же: все, кто тебе дороги, умрут. И никто не гарантирует, что ты умрешь раньше. Но от усталости и от тошноты, этот страх быстро отступает, банально нет сил беспокоиться об этом. Майлс ловит редкое для него прозрение: сейчас все живы, и можно довольствоваться этим.

[indent] Поразительное спокойствие: он просто уверен, что если начнет кипешить, его снова вывернет. А раз уже нечем - это будет еще хуже, чем в первый раз. И поэтому Майлс сохраняет спокойствие. И не поднимает своей головы с чужого плеча.

[indent] - Я тоже почти ничего не знаю, - если замереть, можно почувствовать, как Билл дышит. - Иногда наступают тревожные годы. И такие, как мы, начинаем... делать всякое. Прошлый цикл закончился в девяносто пятом. Мы обычные люди, пока  оно не начинается снова. Я ни о чем не знал и вдруг оно... Оно началось в феврале. И я стал... Ты видел моих птиц.

[indent] Голубь повернул голову и не мигая уставился на Майлса. Майлс закрыл глаза. "Голова болит. Я идиот".

[indent] Он говорит "мы", потому что по-прежнему не сомневается, что Билл стал воспламенять лишь несколько месяцев тому назад. И, возможно, он впервые сделал это тогда, в детстве. И его способности спали потом... как у Майло. Сколько ему было? Равнодушное, притягательное лицо Армстронга всплывает в памяти - Майлс даже не знал, сколько ему лет: тогда было, наверное, лет шесть? А может, десять?

[indent] Мог ли он поджечь церковь, в которой погибли Фаулеры?

[indent] - Сколько тебе было в девяносто пятом? Ты жил здесь?

[indent] Он хочет поговорить о Билле, потому что - толку говорить о себе. Пустая глупая жизнь, в которой внезапно произошла странная метаморфоза, превратившая его из изгоя "постольку-поскольку" - в изгоя вынужденного, самого настоящего, смертельно опасного зачумленного больного. Почему все происходит теперь так внезапно и так хаотично? Разве не о таком разговоре он...

[indent] - Ко мне домой, - ответ срывается с языка раньше, чем он успевает подумать об этом хорошенько. Билл будет в восторге, мальчик. Пыльный старый дом. Уют шестидесятых-нулевых - интерьером занимались родители отца и мама, которая уже давно тут не жила. Миленько и мертвенько. От тебя здесь только формальное присутствие. Запущенный сад, гараж без машины. Пустота и ты ее центр.

[indent] Сколько дней ты не мыл посуду? "Неделю", - отвечает Майлс внутреннему голосу. - "И три дня брал доставку, так что завалена только раковина. Но Полли у меня понравилось. Она сказала, что дом винтажный. Все нормально".

[indent] Все нормально, потому что если кипешить, станет только хуже. Не то, чтобы у него была какая-то еще альтернатива.

[indent] Зачем - Майлс, правда, не знает. Точнее, у него есть некоторый, не оформившийся в мысль дискомфорт ("Я воняю химозным дымом и потом, а еще меня только что вырвало".) и некоторое неосознанное до конца желание ("Аспирин. Анапрокс. Или выруби меня снова".) А еще он хочет скрыть случившееся - миссис Тейт он как-нибудь да объяснит, в чем дело - и скрыть себя и Билла от случайных зевак. Тревожный маячок буквально кричит о том, что им нужно прятаться... хотя они ничего не сделали. Просто случайное возгорание. Просто над домом пролетели птицы.

[indent]Майлс сжимается от его усмешки.

[indent]- А ты не помнишь? - Ничего из того, что попадало в его поле зрения, не могло ни укрыть его, ни помочь объясниться. Как еще он мог спросить "А не ты ли убил моих родных, хани?" Сама эта мысль для него дикая и отвратительная, но Майло так плох, что эта дикая связь - живое пламя, отсветы которого пляшут на лице Билла, и пожар в церкви Хэйвена - сама собой пришла ему в голову. И он уже почувствовал себя в очередной каменной ловушке непонимания. Но Билл продолжает говорить, и Майло выдыхает ему в плечо.

[indent]Дерри. Что бы ему делать тут ребенком на службе, в соседнем городе?

[indent]- Поверю, - просто и открыто ответил парень, приняв его руку. Земля качнулась и встала на место. Чертовски болит голова. Как можно было не поверить в это, когда они, возможно, только так и разглядели друг друга; узнали по похороненной любви, о которой нужно молчать, как двое посвященных, узнали друг друга по взглядам, по недомолвкам, поняли единственную доступную им близостъ. - Сейчас, я быстро.

[indent]Ему пришлось вернуться в провонявшее дымом помещение. Воздух был прозрачным, но гарь как будто стала еще более едкой. Майло нырнул под прилавок, вытаскивая оттуда свой рюкзак - всегда один и тот же - и поднял с пола мобильник.

[indent]- Ми... миссис Тейт, - Майлс кашлянул и прижал ладонь ко рту, чтобы остановиться. - Тут кое-что произошло. Лавка цела, почти, но проводка... или кто-то из посетителей, я не видел... Нет, все в порядке.... Спасибо, я тоже, да. Никто не приходил, тут очень... безлюдно сегодня. Они не видели.

[indent]От того, что миссис Тейт сказала ему в ответ, у Майло вытянулось лицо.

[indent]- Я все понял, - пробормотал он. - Простите, что не уследил. Конечно.

[indent]Нервно сбросив звонок, он прошел до двери, дернул ее на себя так, что колольчик истерично брякнул. "Запри лавку и возвращайся домой", - сталь, зазвучавшая в голосе милой женшины, обещала начало очень неприятного разговора. Но... "Мы обо всем поговорим с глазу на глаз, когда я вернусь. Не вздумай переживать или накручивать себя. Обещаешь?"

[indent]Вернувшись на задний дворик и заперев вторую дверь, Майлс повернулся к Биллу и выдохнул.

[indent]- Она почему-то все знает. Она знает, что от меня могут быть проблемы. И о том, что... что в городе могут быть проблемы. Я так хочу выпить. Может, найду дедов виски где-нибудь в подвале, поехали.

[indent]Дом Фаулеров - небольшой, на две спальни, в два этажа, построенный не то Питером-старшим, не то его отцом - стоял на глухой зеленой улице. Дорога была тупиковой и заканчивалась лесистым участком: Майло все детство ходил туда наблюдать птиц. Ухоженными и сверкающими была всего пара домов, остальные - такие же заросшие, потускневшие, уставшие. Но своя доля очарования в этом была. Тут никто не стал бы цокать языком, посмотрев на твой газон.

[indent]- Гараж завален. Но машину можно оставить на подъездной дорожке. Домой никто не придет. Со мной никто не живет.

[indent]Майло невольно смотрит на все вокруг чужими глазами и чувствует себя невероятно странно. Птицы в витраже входной двери. Птицы в резных перилах лестницы. Выцветная вышивка на старых диванных подушках: взлетающие из травы перепелки. Хотел бы он знать, зачем это было сделано. С каким умыслом.

[indent]Пылинки плясали в солнечном свете. Теплое дерево, теплая ткань, старая керамика в посудном шкафу. Майло прошел в гостиную и привалился к стене, выронив из рук рюкзак.

[indent]- Что-нибудь хочешь? Есть кола, наверное, олдовый виски можно найти.

[indent]Сам он хотел завернуться в одеяло и лечь прямо на пол, на стоптанный ковер. Даже затолкать себя под душ было слишком сложно. Майлс поднял голову и вид Билла, стоявшего здесь, отпечатался в памяти как идеальная фотокарточка. У него возникло чувство, что все сломалось и летит в пропасть, все рушится и рассыпается... и только в этом хаосе стало бы возможно подобное. И что прямо сейчас он равно несчастен и счастлив, и от этого трудно дышать.

[indent]- Спасибо, - повторил он вслух то, что должно было быть сказано.