Тайлер просыпается в одно постели с Джемом и Рабастаном и мир не рушится. Проходит один день, другой, третий. Все становится привычным, словно бы превращаясь в новую норму. Тайлер звонит отцу, отправляет фотографии и видео пса, но не говорит об остальном. О личном. Тайлер смотрит на Джема украдкой и понимает, что хочет большего, но... Тайлер все еще слишком боится сорваться. Не выдержать, подвести. Себя самого или Джема- не разберешь, как ни старайся. Просто страх... Он всегда - страх. Иногда с ним приходится долго работать, а иногда - просто глушить его и прорываться через линию обороны. Тайлер просыпается в одной постели Джемом и Рабастаном и ему кажется, что он правда может быть нормальным.

Август расцвечивает листву в огненные всполохи, Рабастан увлеченно роется в опавших листья на заднем дворе, а Тайлеру ничего не остается, кроме как сесть на крыльце и молча смотреть на щенка. Сжимать в руках чашку горячего чая, улыбаться, немного витать в облаках и утренней сонной прострации. Все это стало приятной рутиной. Он просыпается от малейшего движения Басти, встает, аккуратно выбравшись из кровати, умывается и идет в кухню. Включает тостер, сует в него хлеб, кипятит воду в чайнике. Пока Баст завтракает, Тайлер делает завтрак для двуногих, но опустевшая миска возвещает о том, что теперь пора на улицу. Он оставляет на столе тарелку с тостами, подхватывает чашку и выходит на задний двор. День за днем эта схема не меняется, становится привычной, понятной, приносящей успокоение и комфорт. Тайлеру проще, когда для всего есть четкие планы и он им охотно следует. Все, что выбивается из плана, рискует подорвать общее состояние, потому Тайлер не спешит выбираться из этой скорлупы. Он лезет в карман толстовки, достает оттуда круглую небольшую таблетницу, открывает секцию и перемещает две капсулы из пластика в рот. Все слишком привычно.

За эти две недели щенку стало значительно лучше. Он уже ходит и бегает намного увереннее, не принимает медикаменты, даже прыгает с дивана на пол и радостно лает от того, что способен на это. Завтра им предстоит съездить в клинику, чтобы проверить лапу и заодно сделать прививку. Тайлер каждый день занимается с Рабастаном, учит того простым командам, вычесывает по вечерам и вздыхает, находя очередные следы крушения в доме. Рабастан учит всех обитателей дома терпению, но кажется, с этим и раньше здесь было неплохо. Джем ведь все еще ни разу не сорвался и Тайлер удивляется этому факту. Он смотрит в спину или в затылок бойфренду, стараясь представить, что же происходит в голове у этого парня, но не может. Оказывается, что чужие мысли - это слишком закрытая территория. Особенно, если ты со своими то совладать не можешь. Джем терпелив, за что Тайлер ему бесконечно благодарен. Но Тайлер тоже старается. Он хочет быть нормальным и каждый чертов день повторяет своему отражению в зеркале - ну так будь. Потому что никто не сможет изменить то, что у него в голове. Если бы еще была возможность не глотать эти таблетки несколько разв день... Если бы не приходилось ездить к терапевту, но даже этого Тайлер делать не прекращает. Он все еще посещает Стэйси и они говорят обо всем, что происходит в жизни у парня с большими глазами. Если отцу Тайлер не рассказывает о том, что спит в одной постели с его другом, то Стэйси узнает об этом первая. И дело вовсе не в мнимом доверии, просто Стэйси должна знать, иначе грош цена такой терапии, конечно. А отцу... Ему рассказать как-то... Стыдно что ли. Тайлер пытается понять свои эмоции по этому поводу, но спотыкается, запинается и переключает внимание на что-то более простое. На радостного щенка, который несется через маленький квадратик двора с палкой в зубах и выглядит при этом самым счастливым псом на всем белом свете.

Шорох шагов тонет в звуке закрываемой двери, Баст смиренно садится на коврик, ожидая пока его мальчик вытрет ему лапы. Поставив чашку с недопитым чаем на тумбочку, Тай присаживается перед псом а корточки, вытирает лапы одну за другой, чешет пальцами за лохматым ухом, тихо говорит,
- Хороший мальчик... Да, ты. Ты очень хороший мальчик. Давай закончим и пойдем разбудим Джема. Только давай ты не будешь прыгать на него с разбега, как вчера, ладно? Ты вообще-то не то, чтобы очень легкий... - пес склоняет голову на бок, словно бы понимая каждое сказанное слово и искренне удивляясь "кто это не легкий? я не легкий?", что вызывает у Тайлера теплую улыбку и он зарывается пальцами обеих ладоней в теплую шерсть. Губы касаются собачьей головы, Тайлер мягко целует и прикрывает глаза. Все и правда становится таким привычным... Таким нормальным.

Рабастан обиженно опускает уши, когда Тайлер заходит в спальню один и выставляет вперед ладонь, в немом жесте говоря псу "нельзя". Прикрыв дверь, Тайлер стягивает с тонкого тела безразмерную толстовку Джема, оставаясь в потертой старой футболке. Спящий на кровати Джем выглядит... Слишком. Просто слишком. Мило, сонно, красиво, близко, маняще и все это разрывает голову тысячей осколочных мыслей, словно бы от гранаты. Забравшись на постель коленями, Тайлер упирается ладонями в подушку, наклоняется и касается губами обнаженного плеча. От собственно смелости перехватывает дыхание, но  - будь! Приходится прикрыть глаза, чтобы услышать свое тело, попробовать договориться с ним. Провести губами по плечу вверх, промурлыкать,
- Джем... Доброе утро. - еще один поцелуй касается щетинистой щеки, Тайлер морщит нос от колких кротких волос. На вытянутых руках расстояние между ним и Джемом ощущается хорошо, но тело все равно обдает жаром и он пляшет алым на губах и щеках. Аккуратно, дюйм за дюймом, Тайлер сокращает расстояние, опускается ближе, касается губ Джема своими и ладони плавно переползают по наволочке к плечам. Тайлер совсем легкий, едва ли Джем ощутит вес его тела, но эту близость... Пожалуй, ее пропустить невозможно. Настолько близко и громко. В постели. Касаясь плечей Джема своими, Тайлер ощущает вдруг насколько он меньше и тоньше. Словно какой-то игрушечный солдатик или какой-нибудь друг Кена. Определенно друг-гей. И все же даже такая мысль не сбивает температуру воздуха вокруг и внутри. Тайлер кладет ладони на обнаженную грудь, чувствует как гулко отбивает ритм чужое сердце и его губы расплываются мягкой улыбкой. Он не открывает глаза, касается кончиком носа губ Джема, шепчет,
- Я вообще не знал, что... Можно кого-то вот так... - хотеть. Скажи это. Хотеть. Но смелости не хватает на одно последнее слово. Оно застревает в горле, вспыхивает алыми пятнами румянца на скулах, Тайлер поднимает голову и целует в губы. Совсем не так, как минутой ранее. Не осторожно и невесомо, а пылко и горячо. На задворках сознания толкается страх, температура тела неумолимо ползет вверх, а чужое дыхание ласкает язык. Тайлеру страшно. Тайлеру жарко. Тайлеру хочется шагнуть еще чуть-чуть ближе, но все как в старой поговорке -  и хочется, и колется. Подняв голову, он упирается ладонями в грудь Джема, поднимается на вытянутых руках и смотрит на парня со смущенно улыбкой,
- Не понимаю, как ты сдерживаешься... - и ему кажется, что... Лучше бы ты сдерживался поменьше. Лучше бы рискнул хотя бы один раз. Я не знаю сколько смелости мне нужно и хватит ли ее хоть когда-нибудь, но... Если бы ты просто рискнул, может быть все получилось бы.

Тайлер тонкий, как молодая осина. Веточки-руки легко поддаются любому движению извне, даже без особого напора. Он перемещается, плавно следуя за чужими движениями, чутко ловит дыхание, сердцебиение и кажется, будто не так уж и сложно понимать людей. Но в голове назойливой мухой крутится мысль - ты уже ошибался. И в прошлом такая ошибка была одна, хоть она и растянулась на целую жизнь. И привела его сначала в чистилище, а потом - сюда. В спальню, где на мятых простынях два тела отдают слишком много тепла и кажется, что все понятно без слов. Что сейчас нужно просто шагнуть вперед, позволить себе чуть больше и взять тоже больше. Что все будет просто, легко и приятно. Но все та же мысль не дает сделать и лишнего вдоха. Психика у Тайлера такая же тонкая, как он сам. Хрустальная, звонкая, легкая, легко поддающаяся внешнему влиянию. Ему тяжело принять такое решение, тяжело перешагнуть через свое прошлое. Даже если очень сильно хочется, иногда просто нет возможности сделать спасительный вдох. Тайлер думает, что однажды решится и все получится, но... Сейчас он замирает в чужих ладонях и тепло почти обжигает кожу. Улыбка ложится на губы несмело, отчасти нервозно, боязливо. Он пытается верить в то, что рядом с ним Джем. Ведь Джем не причинит вреда, не сделает лишнего. Джему можно сказать "нет", но только... Как долго он еще сможет слушать это "нет"? Как долго сможет обходится... Чем там? Душем? И мастурбацией. Тайлер густо краснеет, опуская взгляд - тот скользит по чужому животу и замирает на виднеющейся дорожке коротких волос.

Нет, Тайлер никогда не прикасался к себе так. Анатомия, как таковая, у него никакого трепета и подростковой стеснительности не вызывает. Эрекция - это реакция организма, понятная и изученная. Тайлер готовится стать врачом, пусть и в ветеринарии, а потому он давно уже привык ко всякого рода подробностям. Другой момент в том, что прикасаться к себе... Это сложно. До этих отношений к Тайлеру прикасалось немного людей. Хотя бы потому, что самый первый из них перечеркнул возможности для остальных. Вторым был Гейб. Он то и учил, сам того наверное не понимая, азбуке прикосновений. Но там ведь были другие касания... А вот так - это сложно. Тайлер, конечно, не глупый. Он читал очень многое про жертв физического насилия, чтобы понять самого себя и разобрать, что говорят голоса в голове. Желание отмыться поле насилия - это нормально. Закономерно, привычно, понятно, наукой изучено. Нежелание касаться себя там и так- тоже понятно. Когда весь твой опыт - это насилие, сложно придать сексуальным действиям иной оттенок. Все равно все будто испачкано, очернено, неумолимо напоминает о прошлом. Тайлер никогда не мастурбировал. Но он учил себя говорить. Честно, прямо, открыто. Со всеми кроме того человека [потому что прямота становилась причиной удара или потому, что любое действие приводило к очередному насилию?], но сейчас Тайлер понимает, что говорить можно и нужно. Тем более, когда речь заходит о таких темах. И тем более, в их паре. Тяжело сглотнув, Тайлер вздыхает, коротко облизывает губы и смотрит на Джема, но не в глаза - взгляд упирается в линию подбородка, голос звучит спокойно и немного бесцветно,
- Нет. Ну, знаешь... Пубертат и половое созревание пришлись на момент, когда моя жизнь была занята похоронными церемониями. Сначала Майки, потом мама. Было немного не до изучения своего тела. - невольно он пожимает плечами, по губам ползет усмешка и прирастает, как защитная маска, - А потом был он. - взгляд будто бы стекленеет, теряя фокус. Тайлер научился говорить о прошлом спокойно, не срываясь на истерики, но... Он невольно видит перед глазами Кордову, Патрика Эванса и чертов ремень с большой металлической пряжкой. В голос будто закрадывается толика грусти, хотя он и звучит все также спокойно и ровно, даже чуть смешливо,
- В тот момент мне не хотелось к себе прикасаться. Вообще. Если я дотрагивался до себя, не важно где именно, мне казалось, что это его руки. И хотелось отмыться. А потом... - чуть нахмурившись, Тайлер и правда задумывается. Потом то у него стало больше и времени, и свободы. Если бы только не,
- Потом была больница и депрессия. В самом начале я не то что мастурбировать, я вставать с кровати не мог и дышал через силу. - усмешка скользит по воздуху, Тайлеру действительно сейчас легко делиться таким. Легко с Джемом. Это тот уровень доверия, который невероятным образом смог появиться между ними. Тайлер спокойно и прямо говорит о своем прошлом, не стесняясь и не пытаясь закрыться. Не стремясь занять оборонительную позицию, скрестить ноги, обнять себя за плечи или упереться спиной в стену. Ему достаточно легко, чтобы не убегать и не прятаться.
- В тот момент я мог только спать. Когда лечение начало работать и мне становилось лучше, я... Да черт, я не думал вообще обо всем этом. У меня были проблемы с социализацией. Они и сейчас, конечно, есть, но тогда... Скажем, в тот момент, если бы я сбил тебя с ног на улице, я бы вряд ли сказал хоть слово. Скорее сбежал бы так быстро, что ты даже не заметил бы моего лица. Так что тогда я был занят этой проблемой. Учился говорить заново, мечтать, строить планы. И, наверное, я просто упустил момент, когда принято изучать себя... Не знаю. - он снова пожимает плечами, губ касается более привычная и обыденная улыбка, - А сейчас не хочется. Все равно вспоминается все... - так мог бы говорить человек, который потерял жену в катастрофе, но смирился. Прошло много лет, пару десятков, не меньше. Теперь в голосе звучит горечь, тоска, но не жалость. Не грусть, не боль. Простое смирение, которое лишь говорит о том, что у человека есть прошлое. Тайлер не склонен себя жалеть, но отрицать, что прошлое имеет огромное на него влияние - по меньшей мере глупо.
- Вот как-то так... - он улыбается, поджав губы, упирается ладонями Джему в живот, чуть наклоняясь вперед, словно раскачиваясь, - Пойдем завтракать. И Басти надо срочно впустить потому, что этот аккомпанемент его недовольства за дверью уже начинает становиться фоном. - усмешка тонет в звуках возни на кровати, когда Тайлер перекатывается на простыни, а следом слезает на пол.

Басти перестает хныкать как только дверь открывается - пес с готовностью встает на лапы, а следом передние ставит на колени своего мальчика. Шершавый теплый язык тут же проходится по руке, норовит достать выше, но Тайлер только рассеяно проводит пальцами по пушистой голове и кивает в сторону кухни,
- Пойдем, малыш. Я так и не доделал завтрак потому, что чья-то пушистая морда потянула меня на улицу. Давай закончим уж... - кажется, Рабастан не против, но даже в его подчинении сквозит немой вопрос "все в порядке?". И Тайлер, в принципе, в порядке. Его не мучает прошлое, не приходит во снах кошмарами уже много ночей, но что будет, если он ляжет спать один? Без Джема, без Басти? Какая лавина страхов будет топить его тогда? Ведь в жизни случается всякое и вдруг Тайлеру понадобится куда-то уехать даже на одни сутки, остаться ночевать где-то в одиночестве - что будет тогда? Тайлер здраво подозревает, что тогда все кошмары вернутся сполна. С удовенной силой они размотают его психику и превратят ночь в один нескончаемый хоррор. Тайлер не смотрел фильмы ужасов, как и любые другие, но он думает, что уродливых монстров испугался бы меньше, чем собственного отражения или вида ремня.
Закончив готовить завтрак, Тай ставит тарелки на стол, садится спиной к окну и тянет канат из пасти Рабастана, пока тот азартно виляет пушистым задом и игриво рычит. В такой обстановке не хочется думать о прошлом. Не хочется предполагать какие-то жуткие ночи и очередные кошмары. Ведь сейчас есть все и это прекрасно. Конечно, все в мире слишком хрупкое. Конечно, все может закончиться не то что завтра, а прямо в эту минуту. Но это ведь еще больше заставляет ценить то, что имеешь прямо сейчас. Тайлер смотрит на пса, поднимает голову, мажет взглядом по кухне и столу, смотрит на Джема - и он счастлив. В этом моменте у него есть все. Хотелось бы добавить к пасторальной картинке еще отца и домашний зверинец, но для текущего ощущения хватает и самого факта наличия семьи. Пусть они далеко, Тайлер все равно чувствует их рядом с собой всегда.

В его настоящем все слишком опасно хрупкое и зыбкое. Любой момент счастья оказывается под угрозой, стоит лишь заглянуть в прошлое, а оно ведь всегда рядом. Тайлеру не нужно для этого ехать куда-то, видеть кого-то, делать что-то. Тайлеру достаточно просто существовать. И одного его существования хватает, чтобы прошлое всегда было непозволительно близко. Можно взглянуть карем глаза в отражение в ложке и вот она - его шестая палата. Сколько еще времени должно пройти, чтобы Тайлер перестал думать и вспоминать? Впрочем, он не вспоминает. Разве можно вспоминать, если никогда не забываешь? Он знает, кто он. Он знает, что с ним случилось. И знает, что еще очень долгие годы он будет бороться с этим. Да, сейчас проще. Сейчас он может улыбаться чаще, обнимать спокойнее и даже спать без кошмаров. Но все это - результат ежедневных трудов. Тайлер знает, что однажды не хватит сил. Не хватит упрямства, с которым он день за днем смотрит на мир честными голубыми глазами. Там, в прошлом, он тоже упрямился и пытался видеть только хорошее. Он улыбался будто бы чуть-чуть назло. И там он тоже не выдержал. Однажды всего просто становится слишком и защита не выдерживает. Он ошибался, подменял понятия и в итоге... Сколько времени он убеждал себя, что папочка любит тебя? И находил эти крупицы любви там, где их попросту не существовало. Ему хотелось верить, что его действительно любят. Сейчас взгляд мажет по фигуре Джема, который спорит с псом и Тайлер сглатывает ком в горле. Какова вероятность, что и здесь он все просто придумал? Что на самом деле Джем ничем не лучше Патрика? Что снова все разобьется и острыми осколками будет вонзаться под ногти. Тайлер удивительно тонко чувствует животных и поразительно сильно ошибается в людях. Его привычка верить и видеть только лучшее часто играет против него. Тайлеру хотелось бы, чтобы все люди были хорошие, но ведь это совершенно не так. Некоторые люди... Да, может они сами по себе и не плохие, но прошли через какую-то мясорубку жизни, которая сделала их жестокими, злыми, опасными. Они и не виноваты может, только вот это не спасает. У каждого внутри идет борьба, о которой окружающие и понятия не имеют. Но в прошлом Тайлер уже убедил себя в том, что Патрик любил его. Когда спали шоры, он ужаснулся. Как можно было это назвать любовью? Он смотрит на Джема и думает - а это... Это можно?

Между мыслями сочится чужой голос, ресницы вздрагивают, словно бы от неожиданности, улыбка защитным механизмом ползет по губам и режет щеки. Тай коротко кивает, соглашаясь с предложением. Уехать куда-то втроем - неплохая идея. Тем более что там ведь не будет толп людей? Джем ведь не повезет Тайлера туда, где будет слишком много триггеров? Или...? Нет, погоди, Джем не такой. Джем - не Патрик. Не надо так. С ним ведь безопасно, с ним спокойно, с ним хорошо. Не надо так. Будь нормальным, но не обманывайся. Не пытайся подставить одну картинку в другую, это не работает так. Патрик был больным человеком. Он, может, и не был виновен в этом, но он был больным. Что-то в его прошлом или даже еще до рождения пошло не так. Что-то изменило его, сделало жестоким и злым. Но Патрик и Джем - это разные люди. Джем терпеливый. Джем ждет. Джем рядом. И Джем не делает больно. Он иногда оступается, но не потому, что хочет этого. Просто... Ты вот такой. С тобой, как по минному полю. Ты же знаешь все это... В голос вкрадывается хрипотца, Тайлер откашливается,
- Да, конечно. Да, поехали. Только позавтракаем. - он улыбается, но отводит глаза. С некоторыми проблемами порой нужно и правда ходить к специалистам. Завтра он пойдет к Стэйси, а пока попробует унять своих демонов, чтобы они никого не сожрали. Тайлеру так часто говорили, что он сильный, но ведь сила бывает опасной. И справедливо говорят, что бояться стоит гнева терпеливых. Кажется, что под этой крышей сейчас две тикающих бомбы и любая из них может рвануть в самый неожиданный момент. Знает ли Джем, каким может быть его взрыв? Потому, что каким может быть взрыв Тайлера, белокурый парень понятия не имеет. Ситуация с Рабастаном стала показателем того, что и Тайлер может выходить из себя. Что его сила помноженная на упрямство может нести опасность. И что если... Вдруг это не сам Патрик был вот таким, а что-то в его генетике. Такие шутки ведь передаются потомству. Тайлер смотрит на пса и чувствует, как улыбка приклеивается намертво к пухлым губам, а кровь холодит вены.

Середина августа уже окрасила город в краски близящейся осени. Потихоньку листва наливается солнцем и багряным румянцем, ветер становится суше, воздух делается холоднее. В машине этот холод не ощущается потому, что горячее дыхание Рабастана прогревает салон примерно, как солярий. Под какую-то музыку в радиоприемнике легче не думать. Если вслушиваться в текст и следить за мыслью исполнителя, то можно не утопать в собственных омутах. Тайлер никогда не видел океан или море, в Кордове с водой было все отлично, но с жизнью было паршиво. Там он спасался в лесу, а не на побережье. Он хорошо помнит озеро Эяк, черным глазом взирающее на полную луну, но даже это воспоминание отдает горечью - последний раз он был на озере с оранжевым флаконом таблеток в руке. Последний раз на озере Тайлер хотел покончить с собой. А сейчас он едет на побережье в машине и кажется, что нет ничего настолько сложного в жизни, чтобы сводить с ней счеты. Собака скачет по заднему сидению, облизывает стекла огромным языком и весело подвывает некоторым нотам в песне. Джем выглядит расслабленным и каким-то бесконечно родным, словно за этот короткий промежуток времени с момента своего приезда в Дерри, Тайлер действительно успел настолько привыкнуть. Настолько довериться. И снова появляется мысль, что он просто отчаянно сильно хотел, чтобы его хоть кто-то любил. Хоть кто-то кроме отца. Другой любовью. Чтобы в нем видели не ребенка... Но что он сам то может дать взамен на такую любовь? Знает ли он вообще что такое любовь? Благодарность - да. Честность - безусловно. Но любовь... Любил ли он по-настоящему? Не любить Гейба сложно, но и тут... Ведь это может быть банальная благодарность. Тайлер любит животных. Только это и ощущается иначе, и должно быть вроде как в несколько иной категории. Он смотрит на Джема и пальцами скользит по плечу, тянется к щеке, оставляет поцелуй на колкой щетине, улыбается и думает, что даже если он все это себе просто придумал... И пусть. Если он придумал себе мир, в котором он счастлив, то реальность его мало заботит. Даже если прямо сейчас он обнимает колени в палате с войлочными стенами, где нет ни окон, ни Джема, ни этой машины, несущейся на побережье.

Когда город за окном сменятся лесом, Тайлеру становится проще дышать. Словно лес... Да, конечно, лес - это не место. Лес - это состояние души. Тайлер настолько привык к этому в родном доме на Аляске, что не мог осознать насколько ему этого в сущности не хватает здесь, в Дерри. Жить в каменных джунглях, пусть речь и не идет о мегаполисных высотках, оказалось совсем не так, как в лесном доме. Но Тайлер жил и не мог взять в толк, почему грудная клетка кажется уже, а воздуха словно бы всегда немного не хватает. Не сильно, не до удушья. Просто на один вздох меньше в сутки. Словно легкие не хотят принимать в себя еще один глоток с запахом улицы, выхлопных газов и выпечки из пекарни на углу. За окнами машины стелется лес и исполинские сосны уходят пиками в небо. Взгляд Тайлера становится расслабленным, мягким, по губам спокойно плывет тонкая не то улыбка, не то просто намек на нее. И он наконец-то вдыхает. Полной грудью, чувствуя вкус на языке - хвоя стелется мягкими пальцами аромата прямо в гортань и щекочет рецепторы. В какой-то момент, и Тайлер едва ли сможет сказать в какой именно, он открывает окно и ветер с запахом леса врывается в белые кудри, устраивая в них привычный, такой родной беспорядок. Так он словно бы ближе к отцу, к родным деревьям Кордовы, к Флинту, котам и лису. К дому. И так много теперь отзывается в этом слове, когда дом - это не место. Когда ты приходишь не в дом, а домой. Насколько же сильно все в этом мире познается именно что в сравнении. Раньше Тайлер и подумать не мог о том, что дом может восприниматься как-то иначе. Или что он будет скучать по лесу. По человеку, который для него этим лесом стал. Но время утекало водой, годы шли и дом стал безопасной крепостью посреди леса. В доме стало тепло, спокойно и правильно. А теперь за окном асфальтный язык уносит прочь от городского массива и все вокруг шепчет на языке леса -  ты дома, дома, дома.

Под журчание радио и смешливые звуки Рабастана город уносится прочь и кажется, что насовсем. Тайлер вдруг понимает, что даже если он решится переезжать из Кордовы совсем, он не хочет жить в городе. Ни за что. Не после леса, в котором так спокойно и легко дышать полной грудью. Он чувствует в воздухе смолянистый привкус сосновых слез и каждая отзывается внутри своей особенной болью, сыгранной на игольчатых лапах. Воздух постепенно меняется по мере приближения к побережью. Он наливается влагой и солью, мерещатся застарелые сны, в которых подушка вся была мокрая от соленых капелек, только не моря. Не океана. Впрочем, какие-то океаны и были выплаканы его глазами, но ведь совсем не такие. Побережье маячит впереди выбеленной полосой пляжа, где солнце поджаривает песчинки и дышать снова становится сложнее. Здесь воздух не пахнет городом, но он густой и горячий, а еще влажный, тяжелый, такой разве что пить, а не дышать им. И даже, когда Тайлер выходит из машины, а ноги касаются кромки песка у последних травинок близ пляжа, мыслями он все равно где-то совершенно не здесь. Он даже оборачивается назад, словно бы в попытках найти лес совсем рядом, придумать дорожку к отступлению, но... Впереди, стоит лишь посмотреть, открывается бескрайний простор синевы и вода шумит так, словно баюкает на своих вонах, напевая самые нежные во всем мире колыбельные песни. Тайлер делает вдох, смотрит. Смотрит. И снова смотрит. Большая вода кажется бесконечной, от этого захватывает дух и взгляд теряет фокус, пытаясь достать до всего сразу - до каждого камня у кромки воды, до каждой песчинки и каждого блика на гребнях синей волны. Океан манит и шепчет свои старые песни. Тайлеру кажется, что моряки гибли вовсе не из-за песен мифических порождений-сирен, что все было куда прозаичнее. Утомленные долгими днями в пути, эти храбрые мужчины сходили с ума, заслышав мелодию океана. И шли на дно не к погибели, а к спасению. Но украдкой Тайлер все равно бросает один короткий взгляд через плечо. Туда, где за полосой дороги остался лес.

Наверное, самым счастливым участником поездки все же оказывается Рабастан. Пушистый щенок скачет по воде, поднимает брызги в воздух, задорно лает и охотится на волну, пытаясь зубами ту сцапать за пенный гребень. Тайлер смотрит и не может не смеяться. На пустынном берегу хорошо и спокойно, только смех, лай и шелест воды, облизывающий босые ступни. Кеды остались где-то у машины, джинсы уже набрались воды снизу, но это все такие мелочи, что даже отвлекаться на них совершенно не хочется. Вместо этого - поцелуй и влажные ладони на белом лице. Тайлер отвечает, делает шаг вперед и обнимает, руками обвивая за талию. Ладони смещаются, ложатся на лопатки потому, что рук все равно не хватит, чтобы обвить Джема целиком. То ли Тайлер такой маленький, то ли Джем с его спиной... Мысли прошибают электрическим током, вода искрит под кончиками пальцев и поцелуй становится более пряным. Чуть отстранившись от губ, Тайлер шепчет так тихо, что его голос едва еще способен соревноваться с громкими криками волн и чаек над головой,
- У меня не было велика, но я иногда... Я ходил к озеру. У нас там было одно. Эяк. Не такое красивое и большое, но оно было в лесу. И там были такие места... Где никого не было. Почти всегда. - почти. Потому что в ту ночь, когда Тайлер искал на озере свой последний вздох, там оказался человек. И сейчас, наверное, самое время почувствовать благодарность. Осознать, что все было не зря. Тайлер сейчас находится на этом пляже и обнимает этого человека только потому, что тогда, в далекой теперь Кордове, у него просто не вышло. Его просто отговорили. По кромке голубых глаз стелется темно-синяя крошка, от которой веет чем-то излишне серьезным и взрослым. Расслабленные ладони ложатся на чужих лопатках широким доверительным касанием и кажется, что вот сейчас все нормально и сам Тайлер тоже, он тоже нормальный. В шепоте волн тонет тихий голос, мысли утопают в еще одном поцелуе и брызги летят в белые кудри, оставаясь в них каплями крошечных океанских линз -  в каждой отражается вселенная, мир и любовь. Та, которая сейчас дышит губами Тайлера. Пока Рабастан увлеченно догоняет волны, сам Тайлер пытается догнать жизнь. Догнать свои мечты, упущенные шансы и еще сотню таких же моментов, которые он мог прожить в прошлом, но не сложилось. Оказывается, жизнь порой может бежать слишком быстро. Так быстро, что за ней не поспеть. И что, если не будет еще одного такого момента? Что, если снова все будет упущено и Тайлер не сможет...? Поцеловать еще раз - и он целует, крепче прижимаясь к влажной одежде, улыбаясь, растворяясь. Обнять еще раз - и он обнимает, перемещает ладони ниже к талии, касается горячей кожи под краешком футболки. Сказать что-то важное - и он говорит, шепотом, на самой границе слуха. Потому что Тайлер знает, как никто другой знает, что о таких вещах нельзя кричать. Что это даже не вещи, это ведь - целый мир под диафрагмой. И его нужно выдыхать шепотом, выстилать теплом на чужих губах, не открывая глаза, не отстраняясь ни на миллиметр в сторону,
- Я люблю тебя... - и даже шепот может звучать уверенно потому, что в этот момент, в эту самую секунду, Тайлер абсолютно точно знает, что он испытывает именно это чувство к именно этому человеку.

В какой-то момент мир вдруг становится обычным. Нормальным. Тайлеру восемнадцать и он впервые признается в любви другому человеку. И сердце, как и должно, пропускает удар, и ладони потеют от стресса, и в горле становится сухо, будто глотнул песка с пляжа, горстью зачерпнув в узкую ладонь. Все такое, каким и должно быть. Обычное. Он, по сути, простой подросток, у которого есть какое-то там прошлое за плечами, зыбкое настоящее и призрачные фантомы будущего, в котором еще будет много событий, признаний и стрессов. А сейчас он молод, возможно чуточку глуп и бесконечно наивен. Даже при всем пережитом опыте, безусловно наивен. Но он целует, вкладывая в поцелуе намного больше, чем в трех словах - я люблю тебя. Я живу тобой. Я дышу тобой. Прямо сейчас дышу и не могу надышаться. И мне так щекотно под ребрами, так волнительно и так жарко. Слова дробятся в воздухе, складываясь в ответном признании, сердце заходится вальсом и голова идет кругом. Ладонью чувствуется безумно колотящееся сердце в чужой широкой груди, а губы сами собой подергиваются улыбкой и кажется, что в этот момент уже просто невозможно быть еще счастливее. Два года назад Тайлер даже представить бы не смог, что все будет вот так. Да что там два года, еще в мае он думал, что все это станет большой ошибкой. Этот побег из родного города, временный, но долгосрочный, переезд в другой штат, где когда-то родился и жил биологический отец, секреты от Гейба и проживание в одном доме с незнакомым человеком. Все казалось диким, чужим и неправильным. А сейчас возникает понимание, что иначе и быть не могло. Что он должен был оказаться здесь. Не просто в Дерри, а на этой узкой полосе пляжа, с этим человеком, которому говорит "люблю" и в чьи глаза смотрит с бесконечным доверием. И понимает, что все изменилось. Что все меняется каждую минуту. Что он готов и хочет шагнуть дальше. Стать ближе.

Джем опускается на одно колено, губы Тайлера еще шире расплываются в улыбке. Эта картина выглядит почти по-киношному романтично, пальцы цепляются за плечо Джема, Тайлер облизывает губы, которые беспрестанно сохнут под летним морским бризом и кристаллики соли оседают на коже, словно бы приносимые прямо по воздуху. Фоном звучит не глупая мелодия, которой место в радиоприемниках, а собачий восторженный лай - Рабастан пытается догнать чаек, а те будто бы издеваются, подлетая поближе, но не давая сцапать себя за хвост. И это чувство внутри... Это облегчение. Я могу быть нормальным. Могу.
- Это, конечно, здорово, но... - ну намокнут его джинсы, и что? Высохнут ведь. Не критично. На улице не ноябрь, ветер теплый, солнце пригревает и даже печет на макушке. Стоило бы, может, и правда позаботиться о сухости одежды, но Тайлер просто смеется, толкает Джема в плечи и неустойчивая поза помогает в одно движение повалить бойфренда на песок, чтобы тут же упасть вслед за ним. Вода, накатывая на берег, подбирается к колену, облизывает ткань голубых джинсовых брюк, но Тайлер этого даже не чувствует. Сжимая ногами бедра Джема, он подается вперед, пальцы скребут по песку, рассыпают его в волосах, скользят по щекам к груди,
- Какая разница... - выдыхает в губы, целует, закрывает глаза и все вокруг плывет, как в детском калейдоскопе. Вода, конечно, моментально делает одежду темнее, забирается глубже и оставляет соленые следы на телах. Пальцы пытаются вторить, сползают по груди ниже, чтобы одним смелым движением проскользнуть под ткань и вновь оказаться выше. Но теперь без преград, теперь чувствуя как колотится сердце Джема и ритм отдается в ладонь. Джем весь горячий будто сотканный из солнца, джинсы узкие, словно стали на пару размеров меньше и физиология, конечно, дает о себе знать, доставляя определенное неудобство.

Джинсы воды набрали и прилипли. Мне кажется, мы крепко влипли.
Мне кажется, потухло солнце. Прости меня, моя любовь...
Тихо. Не слышно ни часов, ни чаек. Послушно сердце выключаем
И ты в песке, как будто в бронзе.
Прости меня, моя любовь.

Мимо проносится пушистая морда, Тайлер только чувствует, как на них с Джемом летят соленые брызги и искры песка, но ничего не предпринимает. И пусть летят. Это ведь все совершенно не важно. В каждой клетке его тела сейчас бьется истошное и кристально честное "я люблю тебя". Каждый атом рвется на части, каждая молекула кричит от невозможности сказать это более емко и правильно. Более целостно. Каждый по-своему, наверное, выражает эти слова. После них ведь идет что-то еще. То, что для человека и означает любовь. Будь то брак или дети. Будь то совместная покупка дома или вот - решение завести собаку. Кто-то говорит "я люблю тебя" и дарит старую семейную драгоценность, а кто-то зовет с собой в горы. Тайлер говорит "я люблю тебя" и дарит свое доверие. Его любовь выражается только так потому, что это самое ценное и самое важное для него. Доверие. Его сломать и предать значительно проще, чем старое бабушкино кольцо. А переоценить - невозможно. Для Тайлера доверие - это основа любых отношений, но этих особенно. Без доверия он не сможет пойти дальше и не смог зайти настолько далеко изначально. Просто раньше его хватало для прикосновений, потом - поцелуев. Теперь - для трех слов и импульсивного рывка своей футболки вверх после того, как быстрым взглядом Тай убеждается, что на пляже никого больше нет. Потянув Джема за плечи к себе, он побуждает того сесть и удобнее устраивается на бедрах. Солнце лижет в белые плечи, целует каждый сантиметр кожи, которая будто отродясь не была знакома с загаром. И наверняка вечером Тайлеру придется обмазаться кремами, чтобы снять красноту, а в дальнейшем позаботиться и о солнцезащитном, но опять же - это все такие мелочи, они сейчас не имеют никакого значения. Сейчас все внимание сосредоточено на человеке напротив и Тайлер улыбается, заключает лицо Джема в ладони, целует в губы, шепчет в них,
- Не буду забирать... - соскользнув ладонью на грудь, он снова чувствует биение сердца, - Забирать - это словно умереть за кого-то. Но это просто. Намного сложнее ради кого-то жить. Быть честным и искренним, оставаясь собой до последней капли. Пусть оно бьется здесь... - чуть нажав на грудь ладонью, Тайлер трется кончиком носа о нос Джема, улыбается, щурится на солнце, как кошка, - А я буду слушать его по ночам...
Для Тайлера любовь в не в том, чтобы отдать человеку все. Это ведь тогда и не любовь вовсе, а что-то про нездоровую зависимость. Для него любовь - это просто быть рядом, не требуя ничего, ничего не забирая, ничего не обещая. Просто быть. Даже если не можешь ничего дать, но можешь любить. Даже если нечего забирать, но можно быть любимым. Любовь должна быть великодушной. Иначе какой в ней вообще смысл.

В тесных объятьях душно и жарко, солнце добавляет тепла, а ветер едва справляется с тем, чтобы двое на пляже не воспламенились от разыгравшихся чувств. Тайлер очерчивает ладонями плечи, губами скользит по щеке и тело почти не замирает от слишком тесной близости. Чуть-чуть, по самому краешку сознания, скользит страх вперемешку с неуверенностью, но это легко игнорировать. Куда сложнее отмахнуться от желания быть еще ближе потому, что Тайлер понимает - не сейчас, точно не сейчас. Сколько бы он ни был уверен в том, что готов... Этой уверенности тоже нужно дать время, иначе можно сделать еще хуже. Но хотя бы чуть-чуть... Хотя бы еще на шажок... Пальцы соскальзывают к ремню, ударяются о кожаное ребро, поднимаются на сантиметр выше и цепляют край футболки. В губы Тай шепчет,
- Сними... Сними это... - потому что хотя бы обнять хочется больше, ближе. Словно без одежды можно забраться прямиком в душу.

Если бы Тайлер смотрел телевизор, копался на ютубе или просто видел какие-то рекламные ролики и сцены из фильмов, он бы точно сопоставил. Подумал бы, что все очень похоже на какой-то новый ролик-презентацию аромата от Дольче или трейлер к фильму о каких-то невероятных чувствах и срасти. Пляж, два обнаженных торса и солнце, ласково облизывающее плечи. Соленые капли, летящие в волосы, которые он тут же вытряхивает и выглядит таким счастливым и безмерно свободным. Все это похоже на съемку, на красивую глянцевую картинку, если только не смотреть ближе. Если  н е   з а м е ч а т ь. Потому что по белому тонкому телу ползут полосы шрамов и они розоватым глянцем отсвечивают под солнечными лучами. По тонким ветвям рук, там же где змеится пульс по голубым венам, спускаются и сплетаются в узел рваные шрамы последних попыток свести счеты с опостылевшей жизнью. По спине вдоль лопаток и теряясь меж позвонков стекают широкие и узкие, насыщенные и бледные, глубокие и почти что поверхностные - шрамы всех видов и категорий. Если только не замечать, можно представить, что они в рекламном ролике и где-то за кадром непременно находится съемочная группа, большие блестящие отражатели, софт-боксы и какой-то студийный свет, щелкают затворы, слышен звук взвода камеры и снова щелчок.

Смотри в меня в упор!
ответы все во мне - хотел моей свободы
ТАК ПОЛУЧИ ВДВОЙНЕ

Солнце облизывает горячим языком там же, где секунду назад касался язык Джема и Тайлер чуть вздрагивает, заключенный в клетку из крепких рук. В свободную клетку, из которой можно выбраться в любую секунду, только... Не хочется. Тайлер прижимается ближе, скользит по чужим джинсам, чувствуя, как тесная ткань давит и мешает. Но любая мысль о большем делает одновременно слишком жарко и слишком страшно. Он лишь соскальзывает ладонями на чужие плечи и задыхается от тысячи восторгов, в губы роняя бессвязно и едва различимо по молекулам звука,
- Ты... такой... красивый... Тебя... Ааа... - приглушенно застонав в губы, Тайлер сдается, закрывает глаза, целует без оглядки и старательно не думает ни о чем. Кажется, что стоит дать мыслям волю и все тот час же рухнет прямиком в преисподнюю. А этот момент так хочется продлить, растянуть на подольше, чтобы еще долго ночами он отзывался и каждый раз по телу прокатывался роем мурашек. Хочется запомнить, запечатлеть и присвоить. Возможно, Джему не кажется? Возможно, он и правда сошел с ума, если говорит, что любит ему? Вот этому парню с поломанными и телом, и душой, и жизнью. Тайлер так много слышал про невозможность его любить, что теперь неминуемо в таких признаниях ищет подвох. Он ждет его, как в темном переулке ожидают маньяка. Вот-вот выскочит из густой тени, приставит короткий острый нож к горлу и вся жизнь промелькнет перед глазами. Тайлера учат любить и быть любимым, но чего стоят два года против шестнадцати. Если есть в мире выученная беспомощность, почему бы рядом с ней не стоять выученному самоуничижению. Хорошо, что серый фоновый шум мыслей не перекрикивает соленых волн, а губы все еще глотают чужое дыхание, воруя его с языка. Хорошо, что можно еще пободаться со своим подсознательным "я"и одержать если не победу, то хотя бы ничью.

Накатив на берег, волна густо облизывает голые стопы, щедро лизнув еще и в колено. Тайлер отрывается от зацелованных губ, чувствует как покалывает кожа мелкими иголками от щетины, улыбается и чуть отклоняется назад, покачиваясь в колыбели из рук. Море глушит мысли и почти уничтожает слова, размазывая их по ветру солеными каплями,
- Это все будто бы нереально... Как будто я сплю. - он выглядит абсолютно счастливым, смотрит спокойно и нежно, даже чуточку пьяно, а пальцами цепляется за сильные плечи, оказываясь словно бы на качелях. И голос его также качается на волнах звука, донося через шум прибоя простые и честные откровения,
- Я не... Никогда не думал, что будет что-то такое. Даже сотой доли этого не ожидал. Чтобы кого-то... Любить... И быть... Так сложно. Мне казалось, я всю жизнь проживу в лесу и всем поцелуям предпочту спасение диких зверей. И ведь... Я ведь мог вообще сюда не приехать. Глупо, но даже на это решение повлиял тот человек. Просто тем фактом, что он тут родился и жил. Я мог поехать куда-угодно, а поехал сюда. К тебе. Знаешь... - чуть нахмурив брови, Тайлер не перестает улыбаться и солнце играет зайчиками на голубой радужке глаз, - Ты никогда не думал как сильно влияют все наши решения на будущее? Даже самые незначительные... Ну, казалось бы, что бы изменилось, если бы однажды вечером я не погнался за котом в лес? Я же освободил его из люка, а дальше он рванул в сторону. Я мог не бежать за ним и тогда... Понимаешь, какая длинная цепочка? - в голосе Тайлера звучит первозданный восторг от осознания того, насколько хитро устроена эта вселенная. Теория о взмахе крыльев бабочки и тайфуне,что они порождают на другом конце земного шара. Тайлер познает эту теорию сам, не пытаясь примерять на глобальные или псевдо научные примеры. Ему хватает собственной жизни и скромного понимания причинно-следственных связей оной,
- Я бы не погнался за Маусом, не встретил бы Гейба, не оказался в его доме, не познакомился потом с Чарли и, наверное, не оказался на озере. Или оказался бы даже, но меня бы никто не остановил и... А потом не случилось бы то, что было в том доме. Или меня бы не вытащили. Или вытащили, но мне было бы некому позвонить. А, даже если все бы это и закончилось также, я бы остался один и ряд ли бы решился поехать в Дерри. И  н и к о г д а   б ы   н е   в с т р е т и л   т е б я. Понимаешь... Никогда бы не... - голос бьется на шепот, в нем сквозит страх перемешанный с восторгом, какой бывает у детей, впервые осознавших, что мир - это не просто плоская картинка, наполненная красками. Качнувшись вперед, Тайлер стихает на плече Джема и губами упирается в шею. Словно буря закончилась, принеся за собою безмолвный штиль. И телу нужен покой, одна небольшая передышка, чтобы расслабиться, успокоиться и заново быть.

Если бы только Тайлер смотрел телевизор, он бы подумал, что это новая сцена из фильма. Авторского изложения классики или новой оскароносной работы именитого режиссера. В этом фильме бы точно были приглушенные цвета и неяркие краски, много синего, серого и пастельного бежевого - цвета мокрого песка на пониженном контрасте. Обязательно шум прибоя и далекие крики чаек. Безусловно тихая музыка и такой же тихий момент, чтобы зритель вдруг понял всю глубину чувств, всю глубину мысли, всю глубину боли и нежности, которой она разрывается на пополам. Тайлер бы, конечно, подумал, что это - хороша финальная сцена, после которой пора бы пускать титры и оставить открытую концовку. Просто оставить вот так - безлюдный пляж в богом забытом маленьком городке, голые чувства и тихий вздох на горячем плече. И нечего довершать словами, не осталось уже нужных действий, можно только додумать. Только дочувствовать. Тайлер бы точно все это сравнил, если бы смотрел телевизор, но он не смотрел. И не сравнивает. Он просто т о н е т.

Последние дни лета бьются осколками, оставляя на ладонях розовые линии и в шуме прибоя, небесно-голубом, как небо над головой, весь мир делается мягче. Будто какой-то невидимый режиссер выключил массовку, убрал декорации, остались только два героя на клочке вселенной. И в выбеленном песке пачкаются волосы, пальцы, колени, а на губах оседает крупицами морская соль, которой из воздуха можно напиться, стоит только глотнуть. Пальцы клеят песчинки к плечам и лицу, губы дарят соленые поцелуи и покой в колыбели чужих рук кажется прочным, как гранит. Не может быть иначе. Не могло. Все было задумано именно так и прошлое - это плата. Его ведь все равно уже никак не изменить, не переиграть, не сделать иначе. Оно останется навсегда, врезавшись под кожу шрамами и иголками боли. Останется, как вирус, блуждать по венам, но спать до критической точки, пока что-то [или кто-то] не растревожит застарелую рану и тогда... Но думать об этом решительно нет никакого желания. Прямо здесь и сейчас нет этого прошлого, нет даже будущего. Только один миг между полоской песка и небесной лазурью. И в этом миге - настоящее со всеми его нежными поцелуями и сбивчивыми словами, сказанными шепотом вскользь по обнаженной коже. Тайлер улыбается, ловит дыхание, в глазах отражаются искорки смеха,
- Ну наконец-то, ты признался, что с тебя песок сыпется! - шутка звучит беззлобно и глупо, как и положено звучать шуткам, милым словечкам и всему этому между-нами. Конечно, только дурак не обратит внимание на разницу в возрасте у этой пары, но для Тайлера она не имеет никакого значения. Шутка приходится к месту, не более. А разница в возрасте... У Тайлера не слишком хорошо с пониманием моральных ценностей общества. С тем, что нельзя или не подобает кого-то целовать в общественном месте, обнимать или брать за руку. С тем, что двое мужчин могут делить одну постель или партнер может быть старше на десяток лет. В теории это все звучит, как что-то сложное и требующее изучения под лупой общественной морали. На практике Тайлер даже не пытается вникнуть потому, что ему бы со своим внутренним миром уживаться, не остается уже никаких ресурсов на то, чтобы вписываться в чьи-то еще ожидания, втискиваться в рамки чужой картины мира. Безусловное принятие - штука редкая, в этом Тай уже убедился. Взять хотя бы первые шестнадцать лет его жизни. Но сейчас у него есть принятие от двух самых близких людей и не все ли равно, что там могут сказать окружающие? Если бы они знали чуть больше о жизни странного мальчика из Кордовы, они бы заткнулись навсегда. Потому, что осуждать Тайлера за чувства может либо идиот, либо тот, кто ничего о нем не знает. Сам факт того, что Тайлер может кого-то касаться, перед кем-то обнажаться и кому-то говорить "люблю" - это уже победа, нонсенс и невероятных масштабов событие. Но лишь в пределах жизни одного маленького человека.

Взгляд плавно скользит от линии подбородка по влажной груди [дыхание снова перехватывает и приходится напомнить себе о том, что нельзя сразу с места в карьер, если не хочешь в нем же и захлебнуться], касается пряжки ремня - к горлу на мгновение подступает тошнота. А эти флешбеки... они всегда будут такими яркими? Звук пряжки ремня звучит только в его голове, но мурашки по хребту сбегают самые настоящие. Холод разом липнет к коже, кусает за локти и облизывает в лопатки - не думай, не думай, не думай, пожалуйста, Тайлер, просто не думай. Звяканье. Такое привычное, обыденное, приевшееся, пугающее. Джем еще ничего не сделал, но подсознание уже услужливо подсунуло воспоминания - на, не подавись, милый. Жадно глотнув влажного воздуха, Тай чувствует, как пальцы, дрогнув, сильнее вжимаются в чужие плечи и спасибо Джему, что он останавливается, говорит что-то про дату, отвлекает. Получается проморгаться, спрятать тяжелое дыхание и позволить улыбке привычно скользнуть в уголки губ,
- Да, тринадцатое. Но вроде не пятница. - смешок получается нервным, пальцы все еще сжимают за плечи и кажется, что надо бы чуть ослабить хватку, но на это не хватает сил. Словно стоит Тайлеру разжать пальцы, и он полетит в пропасть. Ведь если держаться за Джема, то ничего плохого не случится? Так ведь? Да?
- А что такое? - маскируя нервозность за простым вопросом, Тайлер все же отпускает плечи Джема, перекатывается на песок и садится, попутно роясь в карманах. Джинсовая ткань набралась воды, но до сигаретной пачки все же влага не добралась - это радует. Сглотнув горькую слюну, которая враз стала холодной, Тай вытаскивает сигарету из пачки и прикуривает с третьего раза, пряча огонек зажигалки от жадного ветра, что гуляет над водной гладью. Будь нормальным, будь, будь! Но Тайлер обещал себе не только это. Зажав сигарету в пальцах, он указывает куда-то в сторону пояса брюк Джема, улыбается, поджав губы, вскидывает брови,
- Мне что-то стало не... Глупо как-то, просто я буквально услышал как пряжка звякает. - чуть пожав плечами, он сует сигарету в губы и делает глубокую затяжку, глядя на воду. Волны накатывают на берег и вроде бы должны смыть все обиды, печали и раны. Но кажется, что соль только раздразнит, напомнит. Воспоминания уже скрылись во тьме, после себя оставив лишь липкое ощущение холода, но его мало для того, чтобы натягивать обратно футболку. Можно ведь просто подвинуться ближе, упереться в плечо Джема, глотая его тепло и буквально питаясь им, словно от какой-то там электрической станции. Сравнение получается смешное и Тай улыбается, прислоняясь щекой к плечу Джема,
- Только не говори, что ты суеверный. - он коротко смеется, делает новую затяжку и на выдохе добавляет, - А то у тебя было такое лицо, будто тринадцатого числа нельзя целоваться. - и Тай вполне допускает мысль о том, что в какой-нибудь религии все так и есть. Ведь сколько у людей странных традиций и обычаев! Просто сам Тай никогда не верил и вряд ли сможет поверить. Да, если бы был какой-то там Бог, все, наверное, было бы как-то иначе? Ведь не мог же он допустить всего того, что случается в мире? Тайлер читал много о религии, но так и не смог проникнуться этой идеей, считая ее не более, чем объединяющей мыслью. Ну, как у толкиенистов. Они же тоже одержимы идеей, придуманным миром и какими-то его законами. Кажется, что религия в этом плане ничем не отличается, хотя все же немного проигрывает. У Толкиена было поменьше сюжетных дыр, да и мир был более продуманным.

Наверное, Тайлеру повезло родиться хотя бы не в религиозной семье. Справился бы он, если бы родители пичкали его библией? А если бы эти уроки позже перемежались с уроками от Патрика? Наверное, было бы еще более тошно. Хорошо, что бог в жизнь Тайлера никогда не приходил и никакие распятия над кроватью у него не висели. Хотя он мысленно усмехается, ядовито и желчно, представляя Христа над кроватью во время показательных уроков Патрика. О, это было бы максимально иронично. Но на это даже Христос смотреть не захотел, ведь так? Ну, или его и правда не существует. В это Тайлеру верится больше. И под очередную затяжку море подергивается дымкой, ресницы опускаются, смыкаясь частоколом, губы касаются влажной кожи и Тай дотрагивается кончиком языка, слизывая соль с чужого тела. Ему хочется спросить - может стоит напиться? Ну, ведь подростки так делают? Чтобы решиться на первый секс. Но тут же в голове звучит ироничное - это не первый твой секс, Тайлер, далеко не первый. И он лишь вздыхает, облизывает губы и поднимает голову, чтобы взглянуть на Джема в ожидании ответа. В голубых глазах плавится август и кажется, что никакое прошлое этого изменить не способно. То, с каким обожанием Тайлер может смотреть, становится понятно только сейчас. Раньше ведь не на кого было, а теперь... Он смотрит на Джема и солнце подсвечивает русые волосы, создавая нежный ореол вокруг головы. Не сдержавшись, Тай протягивает ладонь, касается щеки Джема самыми кончиками длинных пальцев и шепчет едва различимо,
- Когда я приехал и увидел тебя впервые, я подумал, что у тебя точно кто-то есть. Потому что ну невозможно обратное. Но тогда я не мог себе позволить додумать дальше... Понять почему я огорчился этому факту или почему смотрел на тебя так... - улыбка становится шире, зеркалит по зрачкам и искрами бьется о влажный песок, - Теперь могу. И могу сказать, что мне было неловко и очень радостно, когда я узнал, что у тебя никого нет.

Каждый раз Тайлеру слишком дико и непривычно слушать все это. Такие простые и честные комплименты, хотя он ведь и сам в них рассыпается. Может быть, чуть более сдержанно потому, что не знает еще как надо и как можно. Но он тоже все это произносит вслух. Джем отвечает, зеркалит, говорит о своих чувствах и том, что видит. Красота - в глазах смотрящего. Это ведь правда так. Тайлер, наверное, красоту эту видит во всем и во всех. И красота Джема - она совсем не в чертах лица. Наверное, объективно он все же красив, но Тайлер не видит этого. Просто не может видеть. Для него Джем - вот такой. Просто вот такой. Он не видит изъянов потому, что не может всмотреться в телесную оболочку. Джем - это не маска, не тело. Это человек. Личность. Целый огромный мир за частоколом ресниц - загляни и утонешь. Для Тайлера красота именно там, за взглядом, в душе. И Джем красив тем, какой он с Тайлером. Красив в своей доброте, открытости, заботе, нежности. Для Тайлера любовь - это неминуемо про безусловное принятие и он также принимает Джема. Безусловно. Без оговорок и сносок мелким шрифтом. Если бы Джем сказал, что ему нужно исправить нос потому, что он кривой из-за какой-то драки в прошлом, Тайлер бы только нахмурился. И не потому, что нос правда кривой или наоборот идеально ровный. Просто Тайлер, если задуматься, понятия не имеет какой у Джема нос. Он у него есть и он прекрасен. Как и все в Джеме, как и весь Джем. Наверное, такие слова прозвучали бы крайне обидно для какой-нибудь модели или, может, актера, но Тайлер не умеет иначе. Он красоту не видит, а чувствует. И под пальцами плавится, как подтаявшее мороженое, и почти что мурчит в ответ на нежность. Вся красота смотрит его голубыми глазами и вокруг все делается таким безупречным, словно с полотен Куинджи. Хочется запечатлеть, запомнить, сохранить на память и потом рассматривать, может быть, на фотографиях. Но никак не сфотографировать то, что ты видишь через сетчатку глаза. Можно только подаваться немного вперед, ерзать на песке из-за горячих прикосновений и старательно отводить мысли чуть в сторону потому, что слишком рано и слишком опасно. Но все равно закрывать глаза, выдыхать через приоткрытые пухлые губы, проводить по ним языком и чувствовать, как дыхание перехватывает от нового поцелуя.

Говорить "я люблю тебя" Тайлеру тоже в некоторой степени непривычно. Но еще более странно - слышать. В его жизни "люблю" ему говорили слишком мало людей, может потому он и научился ценить эти слова, как чистый и искренний порыв. Как что-то действительно честное, важное. То, что переоценить попросту невозможно. Биологические родители, кажется, вообще не баловали младшего сына такими простыми словами, вот разве что Гейб. И, видимо, все. Больше некому было говорить Тайлеру, что его любят. Наверное, потому, что и не любили. Слышать теперь эти три слова странно, непривычно и ново. И будь на месте Джема кто-то другой, кто хотел бы воспользоваться ситуацией, запудрить мозги неопытному мальчишке, он бы точно не прогадал. Потому что Тайлер верит. Для него нет повода говорить "люблю", если ты этого на самом деле не чувствуешь. Он верит, но не только словам. Верит Джему в целом. За этот небольшой отрезок времени Джем ни разу не причинил вреда, не обидел, не попытался заставить что-то делать или склонить к чему-то... Там, где казалось бы, уже давно любой бы сломался, Джем все еще выдерживает дистанцию, ступает аккуратно и мягко, не настаивает, нежно кутает в тепло и заботу, ждет. И даже не спрашивает, когда же дождется. Он просто есть, рядом. Без громких слов и таких же громких обещаний. Когда-то Тайлер просил отца ничего не обещать ему. Никогда. Для него обещания всегда носили привкус обиды, горечи, предательства. Джем тоже не обещает. Но остается рядом. Целует, шепчет, говорит "люблю" и в каждом движении пальцев эта любовь сочится теплом, которому просто невозможно не верить. Тайлер ведет пальцами по чужому бедру, улыбается чувствует себя счастливым. За их спинами проносится Баст, поднимая вихри песка и тот летит в волосы, словно маленькая песчаная буря. Но даже это идеально вписывается в текущую картину мира. Это все и правда очень похоже на привычную уже жизнь Тайлера, разве что вместо леса - большая вода и пляж. Он все еще предпочтет лес, конечно, но сейчас... Вот в этой точке пространства и времени Тайлеру хорошо. Наверное, дело вовсе не в пляже. Просто рядом есть Джем и где-то вдалеке басовито лает щенок, пытающийся сцапать чайку за хвост.

Услышав слова Джема про день рождения, Тайлер удивленно вскидывает голову и отвечает раньше, чем успевает хоть что-то обдумать,
- Ого! Почему ты не сказал раньше? - изумление в голосе мешается с едва ощутимой детской обидой - не дали устроить праздник. Тайлер, конечно, совершенно не профи в таких делах, просто... Если бы Джем сказал, Тайлер бы приготовил какой-то подарок. Хоть что-то на память. Но, наверное, на память останется этот день. Это мгновение. Этот пляж и мокрый песок, это высокое чистое небо и крики чаек в голубом куполе, эти соленые брызги и честные признания. Но новость радует Тайлера, он улыбается, чуть поворачивается, чтобы была возможность обе руки положить на широкие плечи, позволить пальцам коснуться загривка, провести вверх, зарыться в светлые волосы,
- Мы бы отметили как-то, если бы ты раньше сказал... - он улыбается, взглядом зацеловывая каждый сантиметр лица Джема. Странно, тот старше Тайлера почти что на двадцать лет. При удачном раскладе, он бы сам мог быть Тайлеру отцом. Отцом! Подумать только, а ведь они... Да, наверное, людям вокруг есть чему удивляться. Это Тайлер не понимает этой разницы и ему, на самом то деле, вообще все равно. Он обнимает за шею, придвигается ближе и касается обнаженной груди, выдыхая в губы,
- Но ладно... Все равно, с днем рождения... - поцелуй получается мягким, нежным, манящим, как морская пена у ног. И в какой-то момент страхи вновь отступают, позволяя Тайлеру забраться на бедра, сесть поудобнее, став вдруг выше на пол головы. Он отстраняется от губ Джема, проводит пальцами по вискам, убирая светло-русые волосы с лица,
- Что ты хочешь на свой день рождения? Чтобы запомнить его... - и в голову приходит сразу миллион мыслей. Помимо самого банального варианта про секс, что Тайлеру приходит на ум практически в первую очередь, появляются варианты вроде прыжка с парашютом, караоке в баре, мороженого в парке аттракционов, новой татуировки на половину плеча или лица, покупки розового свитера или даже похода в салон на какую-нибудь процедуру. Мало ли что придет в голову самому Джему, но что-то нужно сделать. Что-то действительно ценное и достойное. Чтобы это точно запомнилось. Чтобы ассоциировалось именно с этим днем. Тайлер касается губами щеки Джема, скользит ниже, оставляет легкий поцелуй на подбородке. Большой палец проводит по нижней губе, следом Тайлер касается языком и шепчет в приоткрытый рот,
- Я хочу, чтобы ты запомнил этот день... Чего ты хочешь? - вторая ладонь, соскользнув с плеча к спине, опускается на лопатку, пальцы чертят невидимые узоры и на них прилетают микро капли соленой воды. Почему-то Тайлер совершенно уверен, что именно этот день должен стать особенным. Для Джема. А может быть, и для них обоих.

Волны качаются за спиной и на гребне из пены, кажется, все печали может смыть в океан. Может унести прочь, стоит только захотеть этого на самом деле. Тайлер хочет, но... В каждой, даже самой лиричной и счастливой песне, есть это но. Маленький камешек, третья ступенька в дуэте, невидимая растяжка у пола - но все ломает. Но - он не может отпустить прошлое. Но - прошлое не может отпустить его самого. Тайлер чувствует запах воды и шепот волн спиной, капли бьются о кожу, словно пытаясь приманить, завлечь, затащить в темные воды. Тайлер чуть ведет плечом, улыбается неопределенно и пальцами сбегает по крепкой шее к плечам Джема. Взгляд блуждает по лицу, соскальзывает к влажным волосам, ловит блики солнца на бутылочном осколке позади Джема, где-то у самой кромки травы. Каким-то людям очевидно, что Тайлеру с трудом даются откровения и какие-то там шаги. Джему наверняка это очевидно. Что каждое слово, взгляд, жест, поцелуй даются слишком дорогой ценой. Мало кто понимает, что Тайлеру с трудом дается каждая новая минута его жизни. Он повторяет себе, как заведенный, что может быть нормальным, если сам этого захочет. Может и все тут. Но действительность больно впивается под ребра и кусает, жалит, плавит. Действительность отзывается грудным плачем под диафрагмой и там бушуют совсем другие черные волны, а на пенных гребнях не то прошлое, где взгляды и шепот горячих слов [ты меня с ума сведешь]. На этих гребнях чернеют бусины подвального мрака и конденсата, оседающего на потолке душной комнатки этажом ниже первого. На этих гребнях смрад и кислое чужое дыхание [терпи, сучонок] Тайлер чуть покачивается, улыбается рассеянно и выдыхает,
- Я хочу... - и выглядит, как застенчивая школьница, но сам того не понимает потому, что отродясь с ним себя никто так не вел, какие к чертям школьницы?! Тайлера Эванса/Моргана все обходили стороной потому, что он был слишком, ну знаете, freaky. С такими дружбу не водят и уж точно не ведут себя вот так заигрывающе и застенчиво, томно кусая губы и локоны накручивая на тонкий наманикюренный пальчик. Тайлер бы уловил сравнение, если бы было с чем сравнивать, но опыта у него примерно, как у монаха, взявшего обет безбрачия от рождения. Тайлер действует органично, так как велит ему тело, душа, сердце. Как велит все его естество. Сбивается взглядом, облизывает сохнущие на знойном ветру губы, шепчет,
-Не так... - и роняет горошины смеха, морщит нос, смотрит в глаза,
- Если хочешь, искупайся. Я не... Ну, не сейчас. Пока нет. - пока нет потому, что даже у нормальности должны быть пределы и Тайлер аккурат уперся в эти чертовы бортики. В его личной нормальности пока нет настолько смелых шагов. При свете дня шагнуть в буйную воду, подставив свое тело всему миру. И черт бы с ним, что тут и мира того - небо, солнце, вода, Баст, крикливые чайки и Джем. Этого уже слишком много. А шрамы все еще слишком тонкие и белые, и будто бы светятся, как горящие изнутри трещины на старом фарфоре. Тайлер сам себя чувствует разбитым подсвечником, который кто-то слишком неумело склеил - выглядит почти целым, но эти трещины... И через них пробивается свет. Выглядит аутентично, но неминуемо толкает на мысль об использованности и сломленности. О порочности. О грязи. О всем том, чего Тайлер предпочел бы никогда больше не помнить.

Тайлер пытается представить себе, как черная вода принимает его в свои объятья и жадно облизывает влажным языком по затянувшимся шрамам. И ему хочется наморщиться, встрепенуться, пуститься дрожью вдоль позвонков. Кажется таким непростительным варварством подобное откровенное вмешательство в личные границы. Наверное он еще не готов. Наверное, просто еще не время. Он может лишь отклониться чуть назад, лукаво заглядывая в глаза напротив. Может улыбнуться, склонить голову на бок, облизнуть пухлые губы,
- Вы можете искупаться с Бастом. - чуть пожимает плечами и продолжает, - Прости, но пока только так. - и нос морщит в смешливой манере, и пальцами впивается в сильные плечи, но губы выдают свое, шепотом выстилая по ветру и относя к адресату, - Я могу просто с берега смотреть и умирать от восторга. Потому что ты... Ты такой красивый, ты знаешь? Может даже... Может, не телом... Или не только им... Если бы можно было увидеть красоту души так, как мы видим красоту тела... Я бы даже не стал смотреть на твою потому, что и так не могу оторваться. - Тай порывисто льнет к губам, пальцами зарывается в волосы, импульсивно и жадно, словно вот-вот задохнется и дышать совсем нечем. Глотает чужие поцелуи, ворует дыхание с губ, жмется ближе и ярче и кажется, что вот-вот взорвется. Что прямо сейчас мир подернется огненными всполохами, поплывет в разгоряченном мареве и все загорится, запылает, погрузится в блаженный хаос. Так близко и горячо, так запредельно громко стучит сердце в груди, что вот-вот выломает себе ход из реберной клетки. И так глупо, но так неимоверно честно звучит на границе слуха, когда от губ до губ сантиметр разлуки,
- Господи, давай просто уедем отсюда... Я... Можно... - к черту слова, их не хватает, а кислород кончается и нужно снова глотнуть с чужих губ, языком нарисовать лемнискату, пальцами потянуть еще ближе, словно пытаясь вплавить чужое тело в свое. Просто давай уедем отсюда и не заставляй меня говорить ничего больше. Давай прогуляемся по пляжу, поиграем с Бастом, дойдем до машины и уедем домой. Хочу в четыре стены, подальше от открытого неба. Чтобы только я. И только ты. Может...
- Мы могли бы... - тяжело сглотнув, Тай отрывается от губ, упирается лбом в переносицу и не открывает глаза, тяжелый шепот гроздями падает между ними, - Искупаться вдвоем в закрытом пространстве... В душе... - просто искупаться. Ничего страшного. Ничего запредельного. Но тело диктует свои условия и звучит иначе. Тело кричит на всех диалектах, на каждом из них молится и клянется в любви. Тайлер стонет в чужие губы, ерзает, не в силах скрывать неудобства, тянется к уху губами, целует тонкую кожу и выдыхает на нее жар. Давай уедем, прошу тебя, давай просто уедем отсюда.

Если бы Тайлер писал свою автобиографию, половину книги смело можно было бы отвести Джему. Даже если этот эпизод продлился бы всего пару месяцев, это не важно потому, что Джем - первый. И в том, чтобы касаться, целовать, смотреть вот так. И чтобы жить в одном доме и спать в одной постели. И все эти границы смываются и стираются именно с ним и тоже впервые. Наверное, у нормальных, не сломанных мальчиков этот период приходится на пубертат. Когда первая влюбленность неизменно переписывает твою реальность и ты становишься кем-то немного другим. Они все это постигают годам к пятнадцати, если не раньше. Узнают, что такое вожделение, возбуждение, трепет и жажда тепла. Жажда касаний - еще, еще, пожалуйста, не уходи, не убирай свои руки, я так хочу чувствовать тебя еще хотя бы мгновение. У Тайлера все с запозданием, немного второпях, пришедшее уже к восемнадцати, но от того не менее яркое. Не менее важное и желанное. Тайлер смотрит на Джема, краем взгляда отмечая то, как Рабастан бежит к машине и счастливо вертит головой по сторонам. Все такое шаткое и неуверенное, только огнь в груди мерно разрастается и вот-вот подпалит все тело. Заберет с собой в огненную пучину, затянет следом Джема, машину и весь Дэрри. Тонкие ладони тонут в горячих касаниях, Тайлер упирается коленями в грудь Джема и чувствует, как мир взрывается красками. А что будет, если близость станет еще больше? Тогда он вообще умрет от восторга? Достигнет пика, загорится сверхновой и перестанет существовать или останется навсегда светить в чернеющем небе, сгорая на невиданных скоростях за миллионы световых лет отсюда, где все и началось. Губы касаются колючей щетины, дыхание лижет кожу, а пальцы сжимают крепкие плечи, будто боясь отпустить. Будто если только на дюйм в сторону, мир снова крутнется, этот смешной зелено-голубой шарик сделает оборот и опять все станет слишком сложно, тревожно, былые флешбеки прошлого захлестнут с головой и потопят в пучине страха. Тайлер не хочет, чтобы это заканчивалось и чтобы снова становилось страшно. Но Тайлер понимает, что так они, конечно, до дома не доберутся. Ничего не изменится, разве что день все же закончится, склонившись солнечным диском за горизонт. Пальцы касаются скул, проводят дорожки к губам, Тай чуть отводит голову назад и шепчет,
- Поехали домой... - и снова чувствует невероятное тепло от того, что "домой" кажется общим, родным. Что они едут не к Джему домой, а к ним. Туда, где за закрытыми дверьми можно ничего не бояться, ведь рядом всегда Джем. И нет никого больше. И не надо.

Солнце все еще лижет лобовое стекло, бьет по глазам, заглядывает в окна, но в машине блаженная прохлада от кондиционера. И влажное дыхание пса, провонявшего мокрой шерстью на весь салон. Градус накала чуть снижается, мешаясь с обыденными вещами вокруг - с тем, как Баст лезет под руку или как по радио начинает звучать новая модная песня. Тайлер улыбается, зарываясь пальцами во влажную шерсть. Повернувшись на сидении назад, коленом он упирается в бедро Джема и даже этот минимальный контакт что-то поджигает внутри, накаляя все тело. С таким жаром не справляется ни кондиционер, ни врывающаяся струйка воздуха в чуть приоткрытое окно сзади. Басти облизывает тонкие белые пальцы, Тайлер смеется и смотрит на Джема. Но молчит. Между молекулами тишины эмоций больше, чем в любых возможных словах. В каждом взгляде нежность тонет в огненных всполохах, а тело непривычно живо и остро реагирует на любое касание, посылая электрические импульсы и мурашки. Тайлер гладит собаку, кладет голову на плечо Джема и не следит за дорогой. Ведь теперь можно доверять. Можно, наконец, не бояться.

Дорога до дома пролетает почти незаметно. Рабастан устал, ему хочется пить и улечься в темном углу. Тайлер же чувствует лишь нарастающую нервозность, словно перед важным экзаменом. Вот-вот машина останется в гараже, они войдут в дом и... Что дальше? Можно какую-то инструкцию? Тайлер подозревает, что инструкции был бы рад и Джем, но ее все равно нет и вряд ли кто-то внезапно изобретет. Чувство неловкости заползает в легкие, расправляет внутри свои крылья, щекочет гортань. Тайлер выпускает Баста в дом и тщательно вытирает тому лапы, которые пес, в принципе, уже вытер об сидение в машине,
- Надо купить гамак для перевозки, а то он всю машину уделает. - смешливо бросает проходящему мимо Джему, следом командуя псу, - Вторую лапу. - и Баст покорно следует указаниям, терпеливо ждет окончания процедуры, а потом проходится языком по шее своего мальчика, будто бы в благодарность. Когда меховая жопа скрывается за поворотом в кухню, Тайлер выпрямляется и остается стоять посреди коридора с мокрым полотенцем в руке. Он чувствует, как сердце отбивает марш в груди, как гулко бьется о ребра и вот-вот сиганет прямо в горло. Пальцы колотит мелкой дрожью и это волнение ново для Тая, оно отдает чем-то приятным, хотя все равно скручивает все внутренности в тугой узел. Он заставляет себя следовать механическим действиям - зайти в ванную, прополоснуть полотенце, повесить его на сушилку, помыть руки и вглядеться в отражение зеркала - лихорадочный блеск в глазах выдает его даже больше, чем былые реакции тела на пляже. Но он ведь сам просил Джема вернуться домой. Он сам хотел... Чего? Чего ты хотел, Тайлер? Дать себе шанс? Совершить попытку? Ты же знаешь, у тебя всегда все паршиво с любыми попытками. Ехидный голосок вдруг начинает звучать, как Патрик Эванс - ты даже сдохнуть не смог, маленький выблядок. Тряхнув головой, Тай опускает ладони под поток холодной воды и обтирает ими лицо. Все будет нормально. Все будет хорошо. Его никто никуда не торопит, от него ничего не ждут. Так сложно убедить себя в этом, если всю жизнь тебе говорят, что ты  - ничтожество, жалкий педик, смешной клоун. Если тебя убеждают в том, что ты ни на что не способен. Не хватает ни решительности, ни стремления. Остаются голые нервы желания, наэлектризованные до предела. Остается нежность в пальцах, которую некуда было потратить за жалкие восемнадцать лет жизни. И страх. Липкий страх, который стелется под ребрами и мучительно душит бедное сердце.

В гостиной тускло горит свет, теплым свечением обнимая углы мебели. Тайлер немного хмурится, босыми ногами шагая по холодному полу, утыкается лбом в мужскую грудь, вздыхает и чувствует, как тепло успокаивает напряженные нервы. Как становится проще дышать, словно открылся какой-то запасной клапан. Ладони касаются чужой талии, губы оставляют едва ощутимый поцелуй на груди. Подняв голову, Тай смотрит в глаза и улыбается краешками губ,
- Покажи мне... Как это... - как это, когда тебя не насилуют. Как это, когда все по согласию. Как это, когда тебя любят. Он тянется к губам, целует и закрывает глаза. И улыбается потому, что вот сейчас не страшно. Вот сейчас не больно. А смелости... Ее ведь никогда не хватит на этот последний шаг ближе. Ее всегда будет недостаточно, но нельзя всю жизнь прожить в сомнениях и купаться в собственных страхах.
- Я хочу, чтобы это был ты. - и уже в губы, совсем тихо, - Я хочу отдать тебе все.