bleachers - like a river run

— Frida Reyes - мать, урождённая гражданка Мексики, беженка. Умерла.
— Claudia Coldwell - партнёрша. Не только по бизнесу.

Все те, кто родились в Мексике, растут в постоянном запахе травы, наркоты, крови и страха.

Автоматная очередь поётся безжалостным железным ртом вместо колыбельной.

Бонни повезло. Её омбре из спрессованного гашиша быстро сменилось вонью мочи, грязной одежды и бездомных людей, которые вынуждены были толочься в американском лагере для беженцев. Бонни почти не помнит, что однажды на улице её чуть не застрелили - не за что-то конкретное, просто так. Потому что попалась под руку, потому что дети в штате Чиуауа не должны гулять на улице одни. Семье Рейес просто не повезло - это, словно мантру, повторяет её мать, мостясь на крохотной и жёсткой кровати, и однажды им всем воздастся. Она права. Нарковойна в Мексике никого из них больше не достанет, но так ли проблемны были мужчины, оставшиеся за границей, какой реальной опасностью стали те, кто есть здесь и сейчас? Чужая на родине, лишняя здесь - единственное, что ей светило, это низкосортная и бесперспективная работа, может быть, что-то в обслуживании, дай бог, чтобы не дворник. Её мать моет посуду в забегаловке, приходит и растирает ноги - уставшие после многочасовой смены. Бонни растёт в этом ощущении давящей безысходности, вечно не к месту, вечно лишняя, это гнетущее чувство стало для неё лучшим почвой для одной-единственной мысли, на которой она взросла.

"Так не будет".

Бонни должна была стать символом для всех тех других мексиканских девочек, что без всякой надежды вплетали рыжие бархатцы в волосы и думали о том, что им ничего не дано в этой жизни, кроме вымазанных в песке и грязи ступней, спутанных копн волос и беспросветной нищеты. Бонни должна была один раз им всем доказать, что мир любит наглость, мир любит тех, кто беспардонно бросает ему в лицо перчатку, а острозубая, песочная гадюка Рейес этим бессовестно пользовалась: она могла эти вызовы раздавать направо и налево,  с лёгкой руки и с белозубой улыбкой, потому что эту её уверенность в себе выдавало буквально всё. Расслабленные плечи, прямая осанка, ладони в карманах брюк — Бонни за столько лет превратилась в тех, кого терпеть не могла.

Бонни тушит сигарету о чёрный, покрытой густым слоем сажи подоконник давно сгоревшего дома. Не так. Она могла бы потушить эту сигарету, могла бы выпить в родном городе текилы, но назад — в Мексику — ей путь заказан, если не хочется лишиться собственной головы. О, Бонни — невероятно смышлёная девочка, но однажды все те, кто однажды пытался втоптать её рвущееся наружу эго, будут задавлены острием её собственного каблука. Однажды её влияния и её стальной хватки будет достаточно для того, чтобы придушить ту процветающую заразу в Мексике. Максималистично, идеалистично, но у Бонни всегда были запросы уровня повыше, чем она сама. Иначе, к чему же тогда стремиться?

Милая, милая Бонсуэлла, девочка с бархатцами в волосах, покажи миру зубы первая, пока он сам не решился вцепиться в открытую шею бульдожьей хваткой.

Бонни терпеть не может, когда её зовут полным именем, шипит, как рассерженная кошка, ведёт плечами, ловит недоумевающие взгляды: "Детка, тебе же нравилось?". Бонсуэлла, должно быть, умерла там, в далёкой, отделённой стеной Мексике — там, где однажды сгорел дом, в который однажды эта девчонка должна была вернуться. Здесь нет места прошлому, нет места той обиженной девочке, которая на волне своего пламени ринулась наперекор всяким правилам, порядкам, и, главное, судьбе, нет места той, с кого Рейес начинала. Бонсуэлла исчезла, и на её месте выросла Бонни — имя на американский манер, взъерошенные волосы, затемнённые очки и костюм, безупречный английский и широкая улыбка. Никто не заметит в ней беженку вплоть до тех пор, пока она сама не захочет. Никто не знает, что Бонни, когда бьётся мизинцем о сраную ножку стола, матерится на испанском.

"Проваливай туда, откуда вылезла, мартышка".

Если бы Бонни давали доллар каждый раз, когда кто-то называл её наркоманкой, черномазой или обезьяной, она бы давно разбогатела. А если бы этот доллар превращался в десять в момент, когда автором, несомненно, остроумного высказывания был белый мужчина с пивным пузом и засаленной кепкой, то её богатство стало бы состоянием мультимиллиардера.

Не самое лёгкое детство, мысли, которые закрадывались в юную голову, пример матери, которая пахала на нескольких работах сразу, чтобы позволить себе и дочери кусок мяса на ужин, стали подспорьем для всего. Для того, чтобы упрямая Бонни закончила школу с отличием, чтобы получила стипендию в университете, и чтобы уехала в город побольше. Она тоже пахала, потому что Бонни - упрямая и твердолобая, и ей глубоко класть на чужие причины отнекиваться от выданных шансов. Бонни плевать на всякие "но", потому что в этом мире есть только её собственная выгода и её собственное благополучие, в нём нет человеческих отношений, и, уж и подавно, нет ничего, что могло бы пробудить в змее жалость. Гремучая пустынная змея - такой была Бонни, когда закончила университет. Змея раскидывала гремящий хвост, искала щели и слабые места, змея кусала туда, где больнее всего, потому что Бонни намучилась в этом сраном мире за двадцать с лишним лет настолько, что все остальные, жалующиеся на несладкую жизнь, могут разом сходить нахрен строевым шагом.

Когда умерла мама, терять осталось совсем нечего. Что дальше, сидеть на шее у государства, для которого ты обуза? Нет.

Всё закрутилось после того, как Бонни получила степень по американскому праву. Замеченная ещё в университете, она описывалась преподавателями как подающая надежды - то ли изначально тому виной была жалость, потому что, ц, сирота и среди серых акул юриспруденции, как надолго хватит малышку, то ли неподдельный интерес, Бонни так и не разобралась, но всё это вылилось в то, что её увидели. Нью-Йорк должен был её проглотить, как и пророчили многие за её спиной, перебиваясь шепотками, но этого не случилось. Следы от зубов хищного города, в действительности, остались, но всё это только дало воздуха под крылья, чтобы карабкаться по карьерной лестнице дальше.

Бонни - на самом деле, та ещё кортизоловая наркоманка. Ей интересно: как далеко заходят адвокаты на слушаниях, сколько силы в тех, кто борется за своего клиента не на свою жизнь, так на чужую.

А потом случилась она. На заседании, где, казалось, замолкали сразу все, когда говорила она. Бонни тоже молчала.

Это был шанс: нынешняя работа становилась костью поперёк горла. Всё больше бесполезных отчётов, всё меньше выхлопа, всё сильнее бились в закрытую клетку её сумасшедшие амбиции, и когда Бонни и Клайд ударили по рукам, должно быть, весь Нью-Йорк замер, ещё не зная, что именно за тандем породил один только ушлёпок, которому очень хотелось выйти чистым из всего этого дерьма. Бонни нечего было терять, и тот щенячий восторг, который она испытывала по отношению к Клайд очень скоро превратился из простого и слепого восхищения в уважение. Они перемежаются за утренним кофе, Бонни поправляет волосы, готовит документы и передаёт множество папок: все они - потенциальные клиенты, все - из самого сердца преступного Нью-Йорка, и каждый - готов платить такие баснословные суммы, которые многие люди за всю свою жизнь не могут увидеть.

Это пьянит. Это ли, или тот риск, на который они идут каждый раз, берясь за бесполезное дело, или те деньги, которые оно сулит, или всё и сразу, а может быть то, что они делают это вдвоем, будто бы навязывая миру свою собственную правду, свою собственную справедливость - не без полемики, но с восхитительным результатом. "Знаешь, когда был мой последний оргазм? Сегодня в суде, когда истец чуть ли не локти начал кусать". Всё было настолько восхитительно хорошо, что даже плохо, и единственное, о чем могла думать Бонни - если уж им и уготован котёл в Аду, то пускай подготовят сауну на двоих. В этом же котле у них будет сносящий крышу секс всем назло.

Это было очередное дело. Такое же, как дюжина дел до этого, такое же, как те несколько, которые они провернули за последние полгода. Это - очередной дом, новые наводки, новые связи, новые способы выгородить того, кто, очевидно, очень виноват. Это всё и всегда - очень грязная игра, и принципы всякой чересчур обострённой социальной морали у Бонни выключаются, когда она на работе, потому что все они - те, ради кого идёт вся эта опасная, блаженная игра, всего лишь мешки с деньгами. Не люди. Не преступники. Способы заработать - с такими мыслями существовать гораздо проще. А ещё, Бонни понимает, почему этим занимается Клайд - ощущение того, что на коротком поводке ты держишь чужую жизнь, особенно, столь значительную, столь драгоценную, как жизнь криминального авторитета, действует посильнее любой травы, посильнее любых наркотиков, и всё вместе это - опаснее любой другой возможной зависимости.

Власть, деньги, влияние - за этим всем они приезжают в Дерри. На такое же очередное дело.

• связь.