между нами - целых три земли без возможных точек соприкосновения
я - случайность, лишнее звено, то, что не должно, но как-то было
ты же - нарисованный фантом на последней, выдранной странице

Он помнит то время как нечто светлое и хорошее. Он помнит все, что там было: как было легко на каждом повороте, как высоко поднимался его взгляд с некой надеждой на светлое будущее. Он помнит как ласково было небо, при каждом вздымающемся самолете, как весел был шелест новой формы и тяжело было оружие в руках. Он шел нога ногу со смертью, но никогда не боялся той. Дружил с ней, как будто бы с давней подругой - так тепло и просто. И никогда, слышите, никогда не озирался обратно. Ведь у него был тот, за кем хотелось идти. Чужое имя набатом выбивало в сердце неровный темп, а легкие пробивало насквозь. Там было так хорошо, но так это хорошее разбилось об собственные ноги. Об протертые сапоги, что вечно покрывались пылью. Об собственные слезы и вой боли вокруг. Там была война, но Билл никогда не жалел об этом времени. Ведь не важно, как именно прошли те роковые года - он зацеплялся за одного лишь человека, чье имя твердил без устали. 

Но что же, он разбил себе лоб об собственную ребяческую глупость. Мечты разбились в пух и прах в один прекрасный день. И все: теперь он годами не может откашляться от ранения - не своего, чужого - но его будто бы этот выстрел пробил насквозь. И сквозь эту дыру в грудной клетке вытекло все святое, все светлое, что в нем некогда жило. Армстронг сейчас может лишь вообразиться в своей голове лишь черно-белые картинки с окровавленными пятнами. А всю лирику счастья он приписывает лишь словами. Да, он помнит все, но уже не в той красочной палитре, как раньше. Он знает, что ему было хорошо, но не помнит, каково данное чувство на вкус.

Прошло слишком много лет, чтобы сожалеть о содеянном. Мужчина совершил еще больше плохого, чем сделал своими руками хорошее. Однако, этот мир не стал ни хуже , ни лучше. Он не качнулся ни в одну из сторон, оставаясь таким же дерьмовом блюдом на общественном столе. Люди все так же дурны, все так же смертны. Вокруг все так же идут войны без перебоя. И чтобы бы тогда Билл не совершил, все было бессмысленно. Он был всего лишь пешкой в огромной шахматной доске, что уверовал в нечто прекрасное. Так забавно... Всего лишь один человек помог ему изменить мнение и видеть ад в палитре небесного царства. 

В топку. 
Пусть оно будет проклято. Пусть они будут все прокляты. Армстронг откусил от себя часть себя же прошлого, спрятал как можно дальше. И теперь же он совершенно иной: без этой обложки невинной - огрубевший и колкий; без той наивность - обожженный военный. И если раньше он дружил со смертью, теперь он сам уже - сама смерть. И это так забавно. 

между нами - бездны пустоты, но всего четыре светофора

Его завертело. Этот проклятый город не хотел его отпускать, хоть сердце и рвалось. Ему хотелось утопнуть в очередном кругу ада там, на полигоне. Ему снова хотелось сорваться в бой, ведь смысла мотать из угла в угол - уже слишком пустая затея. Ему все опротивело. Сама жизнь обратилось в какое-то подобие себя самой: потеряла вкус, потеряла какую-то интригу - вот она, стагнация собственного производства. Как старое засохшее блюдо, что на вид свой кажется еще съедобным. Но откусив, сразу начнешь кашлять, раздирая горло. Отравлено гнилью изнутри, но так аппетитно. И каждый покупается на это, застрявший в коробке, но почему-то молчат. Бояться. 

А хотел бы он снова откинуться на раздирающее грудную клетку чувство? Страх - эмоция от создания своего поистине прекрасна. Оно заставляет шестеренки шевелиться с небывалой скоростью, оно создает в бездне отчаяния само процветание. Возводит в абсолют все то, что некогда было сырым. Билл хотел бы это все вернуть, но не выходило. Ну же, где же ты?

Но в тот момент. 
В тот момент когда холодная телефонная трубка прислонилась к его виску, призывая мужчину прислушаться к себе, внутри все замерло. Четкая фраза. Простая по своей лаконичности. Всего несколько слов - и внутри все задрожало. От счастья, гнева, сраха, волнения - не понять ему. Гудки уже терзают неприятной трелью слух, а он все так же стоит и не верит. Призрак прошлого вернулся в его жизнь, похабно с ноги разбивая стену в его маленькой коробе. Врывается ураганом, заставляя весь организм сияющего перемолоться изнутри. Неужели оно? Оно. Рука, с мелкой дрожью, опускает трубку телефона обратно, пока сам мужчина ищет спиной ближайшую стену. Его колотит, его размазывает так, как никогда до этого. 

Стена. Стоять рядом с ней и не двигаться. Стоять рядом с ней, упираясь ногами из оставшихся сил. А ледяные ладони опускаются на лицо, размазывая остатки удивления - единственного, что в нем еще осталось. Ведь все остальное сожрало голодное опустошения, вызывая самого бывшего солдата на рандеву с осовевшим состоянием. 

Только на следующий день ему далось прийти в норму. Под вечер, в самый поздний час, когда алкоголь оказался на самом дне, а тело было практически в ватном состоянии, Билл вылезает из своей конуры. Намордник он оставляет дома, без надобности выбросив в самый темный угол. Что ж, за ним по пятам идет собственная ошибка. Вот он я - бери, забирай, убивай - выбивай остатки последнего ценного. Уже ничего не  жаль. Истерия перешла во взрослое спокойствие с остатками истерической усмешки.

Улица встречает его пустотой, а он и сам не знает, куда идет. Он даже не видит дорогу - просто прямо. Тишина поглощала все вокруг, забивала этим слух, голову. И он, опустив голову ниже, смотрит лишь под собственные ноги, в какой-то спешке идя просто прямо. Ему явно нужно было проветриться, ведь если этого не сделать - произойдет эмоциональный взрыв. Тот самый, что может нахрен сжечь ближайшие дома. А ведь он уже сам начинал искриться. Загораться. Снова. 

Последнее, что он помнит, так это улица. Тихий шорох за его спиной и чувство опасности. Оно накрыло его так скоро, что мужчина даже не смог вовремя отреагировать. Повелся на собственной расслабленности и пал к чужим ногам тяжелым мешком с костями. Он мог бы сделать хоть что-то, но его собственное состояние немощности не позволило Биллу как-то поступить правильно. Отчаявшись, он поддался своим же эмоциям и потому стал так беспомощен. Глупый, слишком глупый. Сколько раз он говорил себе, что нельзя поддаваться: нельзя закрывать глаза ни на секунду, когда рядом с виском по круговой маячит дуло чужого пистолета. Даже если ты его не видишь, но чувствуешь ментально. Курок уже на взводе, а оттенок прошлого где-то бродит рядом. Ему нужно было быть осторожнее, но он, бесполезный, не позволил себе о таком подумать. И вот результат - тяжелая боль в голове и пустота. 

В этой пустоте он плавал так мало, что так и не понял что произошло. Когда его глаза начали раскрываться, то мужчина начал хмуриться. Тело онемело от долго без движения, а на губах плавала мелкая россыпь запекшейся крови. Он упал? Возможно. Разбил себе губы изнури - точнее быть некуда. Сознание, вялое и такое бесформенное, цеплялось за круги различных расплывающихся цветов перед глазами. Пыталось прийти в норму, но ничего не получалось: все звенело так громко, что хотелось выть бешеной собакой. Где он, что он, когда он? И снова эта ужасающая боль в самом затылке дрелью пробивает слой за слоем. Билл опускает голову и громко начинает кашлять. А ведь рядом кто-то был. 

Армстронг чувствовал так, словно чужое присутствие теперь для него сама вселенная. Он пытался сосредоточится на нем, но вместо выплевывал себя самого. Плечи ходили ходуном, но все вернулось именно в тот, когда он наконец-то понял, кто именно перед ним. И тут легкий смех пронзили его разбитые поджатые губы, пока сам пленник скрывал подступающее смехотворное чувство на уровне тошноты за опущенной головой. Ему было весело не от встречи, ему было смешно от того, как близко он находится с собственным крахом. 

Не страшно, но в тот же момент, от чего-то, боится поднять взгляд на своего товарища из прошлого. Не хочет с ним встречаться ни на секунду, чтобы вновь окунуться всем телом в те самые ощущение потерянности, что испытал много лет тому назад. Тогда он был еще глуп и не понимал, что такие оттенки граничат с невменяемостью. Собачьей верностью бегал за кем-то, покорно подставляя себя на растерзание. А сейчас - сегодня ему собственное поведение кажется чем-то омерзительным. Как и это сгусток крови, что Билл выплёвывает куда-то в сторону и наконец-то успокаивается.

- Ну здравствуй, Арвин, - произносит он ровным тоном, наконец-то выпрямляя плечи и смотря прямо на него. Откинув все сомнения, он смотрит прямо на свою ходячую смерть, ни на секунду не задумываясь о последствиях. Так много лет бегая от прошлого, Армстронг впервые готов с некой гордостью принять от него удар за ударом. И это был вверх эгоизма: каждый делает друг другу больно по своему, получая от этого своеобразное удовольствие, - Не скажу, что скучал по тебе. Но и видеть тебя я не особо то желал.

Горло ноет от сухости, а каждое слово в пасти раздирается колкой болью из-за потрепанной кожи. Сам он пытается напрячь свои плечи, чтобы понять то, как сильно был зафиксирован у это трубы. Насмерть, как и следовало ожидать от лучшего в их отряде. И затылок с легким стуком ударяется о саму трубу, разливая по коже приятный легкий озноб мороси. Ему сейчас нужен был холод, как можно больше холода для отвлечения. Все потому, что собственные пальцы уже начинали приятно покалывать на кончиках. 

- И не так я представлял нашу первую встречу, - Билл прикрывает глаза, снова улавливая сильный укус колкой боли в тонущих висках, - Думал, что хотя бы позовешь на чашечку чая. Поговорим о былом, о нашем с тобой прошлом. Обсудим там... Настоящее, - вот только чем дальше он уходил в своей полемике, тем сильнее осознавал то, как сильно тонет в фальши собственного рассказа. Он никогда бы с ним не встретился. Больше никогда. 

Отредактировано Bill Armstrong (2021-09-22 22:35:57)

Дуло пистолета самоуверенно размазывает по коже все то, что ему хотят передать. Бездарный кусок железа, что не несет в себе никаких чувств - одну лишь безжалостность - сейчас был неким сигналом к действию. Сейчас пистолет между ними нес в себе нечто большее, чем обычное оружие: всего один шаг - и он труп. Билл прекрасно это понимал, уже подготавливаясь к своей смерти. Но в его голове не было ни одной мысли, за которую мужчина бы мог зацепиться: там не было сожалений за все те проступки, что он совершил; там не было сладких грез о пропущенных возможностей и возможного флера какого-то счастья; там не было ничего - впервые, за долго время, он наконец-то ощутил какое-то неприкрытое спокойствие. И в этот момент он даже замер, приглушая стертый ком в своем горло обратно в легкие, что болезненным спазмом принимали выхлоп обратно. Солдат сидел на этой грязной земле и просто ждал, когда ему наконец-то выстрелят в голову и закончат эту бесполезную историю. Раз и навсегда.

Но вот же. Осечка. Звонкий хлопок оглушает н а оба уха, ослепляя глаза какими-то белесыми разводами. Билл жмурится, падая головой ниже и пытается отдышаться. Ему не было страшно, но это действия со стороны своего прошлого заставил его задыхаться и вернуться все сильной волной тошнотворного чувства. Возможно, то вырывалась его собственная гнойная жизнь, уже решившая обрадоваться внезапному и незапланированному билету на долгий отдых. А сейчас, не получив желаемого, она скалится и обиженно крутится на языке подступающей к челюсти желчью. Так почему же не сейчас, Арвин? У тебя была такая прекрасная возможность.

Когда приступ отошел на задний план, Билл смотрит на мужчину исподлобья и хмурится. Он наблюдает за его бешеной скачкой из угла в угол, облизывая присохшие друг к другу губы и молчит. Боится сказать что-то не так, ведь еще он не разгадал этого человека окончательно. Тот образ, что он покидал в больничной койке совсем иной, чем он видит сейчас. Тот человек, которого он запомнил - совершенно чистый инструмент настоящей человеческой морали. А тот, что перед ним - гнилая оболочка со знакомым лицом.

И он мог бы что-то сказать в ответ, но очередной выплеск ударяет ему прямо по лицу. Бросает из одного состояния в другое, безжалостно вгрызаясь чужими эмоциями прямо под кожу: впиякиваются в виски его пальцы, железной и холодной хваткой фиксируя лицо. Билл дергается ,Билл пытается спастись от этого - обращается в камень тут же.

Так много разный лиц, так много криков и боли. Так много скверны и ненависти он видит и пропускает сквозь себя всего на какое-то мгновение, что взгляд его расширяется до неузнаваемости. Губы трясутся в каком-то припадке, заставляя слюну непроизвольно разморить его губы, что шепчут на беззвучном репите простое «хватит». И не потому, что ему страшно - страх мужчина поборол еще давно, протянув этому порыву руку в дружеском жесте - он не хотел облачаться в эти импульсы с головой, чтобы найти их отголоски в ярких вспышках пламени от себя самого. А руки уже горели приятным теплом, что не уродовал его кожу неприятными искрами. Его родное, собственное, свое пламя уже билось об ментальные стены, нашептывая Армстронгу соблазнительные речи.

Оно просило выпустить себя. Оно просило показать обидчику то, на что был способен Билл в своем самом извращенном обличии, но тот сопротивлялся, размазывая на подергивающемся языке в пасти искрометные яркие картины человеческой все различной боли и оттенков ярости с ненавистью.

- Ты жалок, - наконец-то выплевывает солдат из себя фразу, казалось будто бы с собственными легкими. Он переводит взгляд с какой-то произвольной точки в пространстве на лицо Рассела, передавая тому оттенки оставшегося пренебрежения. Собирается с силами, чтобы снова что-то сказать - но пока тех нет. И все, что он может, так это подло заставлять глаза гореть изнутри, передавая ненависть собственную Арвину.

Сегодня он понял, что в нем не осталось ничего светлого в сторону этого человека, которого он когда-то действительно любил.

И как же много он растратил в тот момент, когда перешагнул через порог чужого больничного места, под громкие проклятья. В тот момент Билл понял, как сильно ошибался в своем предназначении. И то, как сильно он измениться сам, пройдя в одиночку через оставшиеся шесть кругов.

- Хвастаешься болячками? - наконец-то руки его отпускают, а сам сияющий выплевывает накопившуюся слюну в сторону, кривя губы в ухмылке. Ему смешно до нелепого, ему противно до омерзительного. Так же сильно, как сейчас, трепещут его собственные пальцы. Ему хотелось сжечь все тут.

Ему хотелось уничтожить все тут.
Хотелось и он мог.
И именно этот безумный взгляд он поднимает в сторону Арвина, насытившись порцией адской агонии человеческого падения.

Отредактировано Bill Armstrong (2021-10-27 00:13:43)

Если бы ему когда-то сказали, что ошибки прошлого могут обратиться в собственную мессию - Билл бы засмеялся. Громко и звонко, отмахиваясь от столь нелепой угрозы рукой и продолжая совершать одну за другой оплошность. Он никогда бы не стал выписывать себе счет, как он банковской корточки, засматриваясь на громадный минус и понимая, что совсем нечем перекрыть это огромное число. И сколько бы он не клал на данный номер наличных - этот осадок из задолжности никогда не перекроется. Так и с делами. Он слишком часто косячил, чтобы сейчас как-то мог оправдываться. Вот почему он даже не сопротивляется.

Шипит. Рычит, укутываясь в подобие усмешки и не отводит взгляд в сторону. Внимает каждое оскорблением, пропускает то сквозь себя и словно просит еще и еще, мазохистом улыбаясь и не прося пощады. А ее и не будет: его бывший командир, а точнее то что от него осталось, всегда знал о том, что миссия была дороже всех остальных. Всегда знал.

И все ради чего? Билл выплевывает ошметки крови, часть из которой положит его горло. Все лицо горело едкими и размашистыми поцелуями от кулака, а плечо просто окаменело от сковавшей его боли. Сияющий просто не знал, как сильно и как долго он сможет еще выдержать. Он просто не понимал, причину всех этих действий, но при этом не хотел останавливать свое надсмотрщика. Если этот яд не выйдет наружу - пострадают другие. Конечно, ему было срать абсолютно на всех, но какая-то частичка себя в его голове не хотела, чтобы Арвин еще больше замарал свои руки из-за своей же несдержанности.

Он запрокидывает голову и громко шмыкает носом. Еще губы дрожат, медленно растягиваются в болезненной улыбке, что вызывает еще больше морщит на лице: ему так сильно больно, что хочется заскулить, но вместо этого Арвин лишь судорожно выдыхает сквозь нос. Когда тебе больно - дыши: кислород отключает голову, не дает думать и чувствовать; дыши солдат, дыши. 

- Мы. Оба, - совершает он подытог, громко кашляя на финале своей же фразы. Его тело обмякло и больше никак не хотело сопротивляться. Ему было словно все равно на то, что с ним этот сбредивший сделает. Так или иначе, финал уже заранее был известен: либо Билл умрет тут, либо его просто вынесут отсюда на носилках, если скорая еще успеет спасти, - Мы всегда были такими, разве не помнишь?

И в этот момент он наконец-то находит нужную точку. Ту самую, аккуратную и едва заметную, с помощью которой проникает в чужую голову. Аккуратным нажатием раздвигает приоткрытую щель и позволяет всей своей памяти, которую он так давно в себе похоронил, воспрянуть в чужом сознании всего лишь от простого телепатического щелчка. Билл показывает тому все, что помнил сам: улыбки, смех на фоне выстрелов; ошметки едва позабытых ночей и их обещаний - показывает все, что смел помнить еще сам, что посмел не разорвать в клочья из-за обещания самому же себе "не вспомнить". 

- Прекрасно, да? - его голос шепчет на фоне, когда они оба просматривают своеобразную передачу фильма про них двоих, - И за это ты хочешь меня убить? - его губы дергаются снова, ведь выключенные эмоции и вся человечность, которая в нем просыпалась на нотах трепета заставляла трезвонить поганому чувству привязанности. Билл умел забивать и закрывать глаза на все, но он не умел забывать, - За то, Арвин, что меня отдирали от твоей койки, когда ты, сука, там валялся?! - и его тон растет в гневе, сам Билл растет на глазах в своем недовольстве, накидывая раз за разом то, как он помнит: и боль, и непонимание, и чужие фразы - отдает Расселу все, хороня его потрепанное сознание под этим. 

И еще момент. 
И на запястьях его появляются первые языки пламени.