Забыть бы, как страшный сон,
Было — да ну и пусть,
Но каждый из страшных снов я помню наизусть.

— Плод любви семейств Гесс — в лице Джона Гесса (чьё, собственно, лицо Исайя видел только на единственной сохранившейся фотографии), чьи предки жили в резервации так давно, что никто современных жителей Хэйвена тех времён и не помнит — и Поулс — в лице Вивьен Поулс, благочестивой католички и храброй женщины, переехавшей в этакую глушь из Бостона. Воспитывался матерью и дедом, Генри Гессом.

— Самое раннее воспоминание Исайи — горящая церковь. Мама потом расскажет, что это был ад на земле; дед окажется не столь конкретен, и из его и маминых слов Исайя соберёт потом своё самое плодородное поле для взращивания страхов, от которых пробирает дрожь и сердце колотится чаще. Но раньше он познакомится с Библией — и влюбится в неё по уши, так не полюбив Бога. Если Библию пересказывать не так тягомотно, как написано в книжке, истории из неё становятся по-настоящему страшнымми.

Исайя с удовольствием ходит с мамой на воскресную службу и читает с ней молитвы перед приёмом пищи и сном: он не до конца понимает смысла слов, которые повторяет, но от них веет чем-то жутким и первобытным, как размозжённая под колёсами собака. Дело ведь не в том, что Исайе приятно смотреть на собаку. Дело в том, что он не может на неё не смотреть.

С не меньшим удовольствием Исайя ходит с дедом в лес: они бегают наперегонки и на время, дед учит его ходить бесшумно и разводить костёр в любую сырость. Дед рассказывает другие истории: некоторые из них похожи на те, в Библии, другие — совсем нет, но слушать их так же интересно. Дед Исайи известен всей окрестной детворе, потому что к нему можно принести котёнка, даже если он страшный и блохастый, и дед Исайи его выходит. Дед не ветеринар, а электрик — но для детворы это в основном значит только то, что платить за котёнка не придётся.

Большей части звеньев этой тонкой, но прочной цепочки паломников Исайя не запоминается, потому что ничего не делает. С ними Исайя просто есть. Дед учит его подлечивать животных наедине. (После переезда в Бостон Исайя почти забросил всю эту благотворительность: пару месяцев был волонтёром в приюте для собак и ещё вот сойку выходил, назвал Агатой, до сих пор живут вместе.)

В школе Исайя неожиданно находит много слушателей для скопившихся внутри него историй. Исайя пересказывает их раз за разом, придумывает новые, когда старые надоедают, выворачивает нестрашные сказки так, чтобы они стали страшными — он обожает благоговейную смесь ужаса и восторга, которую чувствует внутри и снаружи, и ощущает даже как будто единение с остальными ребятами. Только в эти моменты, больше ни в какие. У Исайи нет друзей, кроме деда и мамы, но у него много знакомых.

Дед к его увлечениям относится с пониманием, иногда даже приносит томики Лавкрафта или По, но у мамы они явно вызывают совсем не тот страх, которого Исайя хочет добиться. Мама отправляет его на исповедь, Исайя, согнувшись в кабинке, говорит: «Простите меня, святой отец, ибо я не грешил» — и в ответ на честность получает вообще не честную епитимью, которую заведомо не собирается выполнять. Но всё же выполняет, когда мама говорит, что его заносчивость огорчает Иисуса.

Исайя совершенно равнодушен к огорчениям Иисуса, но не равнодушен к огорчениям мамы. А ей и так тяжело жить в Хэйвене: она не жалуется, но Исайя же не слепой.

Епитимья, впрочем, не помогает, и через полгода мама ведёт его к психиатру, который наконец постановляет, что Исайя абсолютно здоров. Когда мама спрашивает, о чём они говорили наедине, Исайя говорит: «Он посоветовал стать хирургом, чтобы я мог легально трогать живое мясо». Психиатр советовал не совсем так, но смысл Исайя передал точно.

Хирургом он, впрочем, не становится.

Когда умирает дед — Исайе идёт восемнадцатый год, он три дня как закончил школу, — мама хоронит его в Хэйвене, собирает вещи, запирает их дом и вместе с Исайей уезжает в Бостон. Навсегда. Исайе нравится Хэйвен, но вообще он не против.

В Бостоне он знакомится с бабушкой и дедушкой Поулсами и не удосуживается даже запомнить их имён, потому что они не слишком-то рады ни ему, ни собственной дочери. С ней они как-то пытаются общаться, но Исайю тошнит от всей этой постановочности: он почти физически чувствует, насколько он им чужой, и старается пропасть где-нибудь, когда бабушка с дедушкой приходят в гости к маме.

Он учится на парамедика, подрабатывает в Макдональдсе, пьёт пиво с однокурсниками и флиртует с однокурсницами. Все его связи остаются такими же поверхностными, и чаще всего Исайя общается с теми, с кем веселее ходить в кино на ужастики и обсуждать крипипасту. Годы идут, Исайя оканчивает учёбу, устраивается работать в пожарную службу, часто играет с Агатой и иногда пишет стихи. В Рождество, толком не проснувшись, он листает ленту в соцсети и натыкается на фотку церкви, подписанную восемьдесят шестым годом. Он размышляет почти две недели, а потом говорит маме, что возвращается в Хэйвен. Мама не пытается его отговорить, и Исайе кажется, что она давно ждала чего-то подобного.

Где-то внутри Исайи церковь горит до сих пор.

• связь.
ЛС.