Из-под скомканных одеял вылетает приглушённый чайкин крик. Тут же, скорострел, утихает. Чтобы потом вновь ожить, вновь закричать, завибрировать, да так, что вся кровать и, кажется, даже рядом стоящая тумбочка этой вибрацией оживают вместе с ним.
Вместе с ним оживаю и я: по первому же чайкиному зову, не выдержав, с диким интересом в глазах и по-детски диким волнением, трепетом в сердце кидаюсь со своей позы лотоса прямо в пуховой хаос у ног. Запускаю одну коротенькую ручку в его пустоты, рыскаю по давно уже, кажется, не стиранной простыне, путаясь в двух наволочках — моей и Этана (притащила его одеяло к себе, ибо без него одиноко-холодно и вообще нехуй было уходить, будешь знать, слепой ты рыжий ёж!) — и в противоречивых чувствах. С одной стороны, хочется на чайкин крик ответить, покормить её уже да и самой поесть, а с другой — херакнуть со всей силы об стену этот сраный телефон, кричащий чайкой от его смс.
Специально поставила на братика особенный рингтон, характерный такой (как альтернатива недостаточно громким страусам, на которых он так похож), чтоб знать, когда игнорировать уведомления действительно стоит. При этом звук, разумеется, не отключаю: интересно ведь почитать, что я там игнорирую.
Наконец зацепив пальчиками мобилку, вытаскиваю её на поверхность, нетерпеливо снимаю блокировку. Гордо сверху вниз смотрю на уведомления.
notifications
| MESSAGES now
Brostrich Answer please
| |
| MESSAGES now
Brostrich Believe me he is an asshole
| |
| MESSAGES 1m ago
Brostrich Rickie stop
| |
| MESSAGES 1m ago
Brostrich Fuck enough
| |
| PHONE 10m ago
Brostrich Missed call (3)
| |
Есть в этом всём какая-то... своя прелесть, что ли. Определённо извращённая. Игнорить самого близкого и родного тебе человека до такой степени, что этот игнор становится наказанием для тебя самой — за то, что ты такая, за то, что тебе с какой-то стати стыдно быть такой. И тебе больно, а затем и отчего-то дико приятно. Это ли не садомазохизм в чистом виде, во всей своей нагой красоте?
О да, думаю, именно он. А еще, наверное, просто юношеский максимализм, перемешанный с нездоровой потребностью во внимании и, пожалуй, чем-то ещё...
И вот вроде сама ни черта не понимаю, чувствую, что глупо это всё, мерзко и в целом фу-фу-фу, но не могу сопротивляться, постоянно поддаюсь противному внутреннему, бессознательному. Интересно, когда оно там появилось? Или, скорее, нет, даже не так — кто его туда, блять, засунул?!
Провожу пальцем по экрану, прямо как по нему в том же месте проходит длинная царапина, и залетаю в переписку. Несколько раз перечитываю последние сообщения, хмурясь одновременно в сожалении и в чуть ли не садистком таком наслаждении, можно сказать, даже гордости — от того, что смогла-таки ни-ни своим молчанием задеть, до такого состояния его довести. А ведь совсем недавно пытался как-то сдерживаться, слишком громко не писал. Только вот вчера (на самом деле, и раньше, но я этого старательно не замечала) вдруг воспылал.
imessages
[упертый баран. ты серьезно все еще из-за него? потом найду тебя]
Надо же, шкет в тот день даже в школу заявился, как фрикаделька с неба на головы нам всем выпал. И ведь попытался на людях со мной заговорить, с матом и со всем прилагающимся, только вот фрикадельки обычно падают, может, и неожиданно, но точно заметно — и его заметили, не только я, бывшая тогда в компании свежевылупившегося утенка (Джози ведь, да?), но и наши суровые воспитатели. Да и потом, после обеда, когда Этан всё обещался меня найти и в итоге, признаюсь, нашёл, фрикаделька, только уже теперь не философская, а буквальная, грозила упасть на голову ему — ведь я тогда злилась на него, вооружившись подносом, полным еды, и в любой момент могла разозлиться ещё сильнее. Сдержалась, однако. Зато как феерично ушла!
Но да будет. Нахуй. У меня в голове есть уже целая программа субботних развлечений, так сказать, план по глобальному, всеобъемлющему игнору, и я собираюсь его придерживаться. Откладываю телефон подальше, в кучу одеял, но так, чтобы он оставался в поле зрения, отсаживаюсь, прикладываюсь к спинке кровати, выпрямляя свои короткие ножки вдоль такой же короткой кровати и ставлю на них горящий приостановленной гинтамой ноутбук. Он действительно горит — хотя бы потому, что я его насилую вот уже несколько часов подряд без остановки, пытаясь забить голову какой-нибудь тяжёлой отупляющей дребеденью. Лучше уж деградировать, чем страдать, правда?
Но спокойно деградировать мне, разумеется, не позволят.
Мобилка вновь оживает, только теперь не чайкой, а яблоком — обычным эппаловским рингтоном, который я не поменяла на что-нибудь другое чисто в дань моде. И яблоко означает, что звонит кто-то другой.
Подаюсь вперёд, чтобы разглядеть номер — тут же закатываю глаза, не способная остановить расплывающую на лице довольную улыбку.
"Макс" — просто и лаконично гласит уведомление.
Кличку ему так и не придумала, к слову, даже фоточку унизительную ему не поставила. Вот честно, хоть сикось-накось извернись, а всё равно ничего к этому... странному человеку не прилипает, совсем не цепляется. Даже как-то изощраться не тянет! Ну и тьфу на него.
Раздумываю, прежде чем демонстративно звонок отклонить. Очевидно же, что это либо Этан, либо Макс по наставлению Этана — и ни то, ни другое мне совершенно не по вкусу. Хотя чего это я лукавлю? Чувствую, что ещё чуть-чуть, и я буду готова прибежать к братику по первому его зову. Только этот зов ещё должен меня достичь, что уже само по себе, пока я звонки отклоняю, маловероятно.
Удивляюсь тому, насколько сама себе противоречу.
Особенно, когда, в конце концов, того не собираясь, беру трубку.
— Этан, отъебись.
До сих пор делаю вид, что дуюсь, но на самом деле уже давно, как маршмеллоу над огоньком, размякла и поджарилась. Если ни-ни сделает сейчас всё в лучших традициях братско-сестринских нэжностей и любовей, так уж и быть, прощу. Сам Этан, наверное, даже не понимает, что именно. И я сама, возможно, тоже. Но точно не из-за того мелкого расхитителя женского белья, нет. Просто, братик, ты уже искренне меня своей заботливостью заипал.
— Малая, прости, окей, прости, ты выиграла, — начинает он, и я заметно расслабляюсь, улыбаюсь, но только до такой степени, чтобы он этого на той стороне не почувствовал. Надо держать в тонусе.
Видимо, братика в тонусе держат и без меня: слышу, как где-то на заднем фоне гневно крикает его возлюбленная блондинка, и как уже на переднем фоне Этан в ответ любовно чего-то бурчит. А потом, значит, долгожданное говорит: — Мы в клубе, где отмечали начало года. Приходи ко мне, — и, утонув в диком шуме толпы, бросает трубку.
Эк хитрюга, эк рыжий махинатор! Знает ведь, что моя внутренняя тусовщица-распиздяйка сейчас начнёт от таких предложений ликовать.
Ведь я люблю тусить, да! Люблю забываться в громкой музыке, в пробирающих до самого сердечка битах, в криках и чужих запашках — даже если все перечисленное не из самого приятного. Просто потому, что это — моя стихия, это — моя жизнь. И о ней я уже будто позабыла. Сколько с последней попойки прошло? Месяц? Такое ощущение, что мимо меня ещё один, блять, ледниковый период пролетел, а я так и осталась где-то там, в глубоких анналах истории, замёрзшая и застывшая, прямо как обыкновенно безэмоциональная физиономия ни-ни. Но сейчас она, эта его физиономия, наверняка полна эмоций, ведь сам он там, среди людей. Там, где я всегда хотела бы быть.
Экран телефона в моих руках вдруг загорается — опять — и светит мне в уставшие глаза милейшим Этановым сообщением:
Сдаюсь! Я так больше не могу!
Чтобы не показаться слишком слабой, откладываю мобилку до лучших времён и решаю разобраться с насущным — со своим планом на эти выходные и недосмотренной гинтамой.
Знаете что? А пошло всё через хуй да на дикую полянку!
Легким движением указательного пальца закрываю крышку ноутбука, отодвигаю его в сторону, усаживаюсь на коленки и, уткнувшись лицом в подушку, радостно пищу. Всё ещё в пижаме, ношенной-переношенной все последние две недели, небось, уже продумываю, что бы такого надеть. Поднимаю голову, смотрю на прикрепленные к стенам бессмысленные бездарные рисунки и иные попытки в тонкое искусство, и, вдохновившись ими ещё больше, разворачиваюсь, берусь за телефон и печатаю:
И для пущего драматического эффекта добавляю:
Стрекозой спрыгиваю с кровати, в пушистых носочках пробегаюсь до комода, открываю дверцу с выразительностью Брюса Всемогущего и начинаю копошиться в разноцветной одежде. Рэм, все это время лежавший у приоткрытой, не закрывающейся (спасибо нашим домашним рукодельникам за то, что они даже не могут щеколду на место присобачить) двери, поверх моих тапочек, заинтересованно — или нет, скорее обеспокоенно, как мамка беспокоится о своих уходящих в ночь детях — поднимает голову. Уши кверху, глаза неодобрительно провожают бегающую по комнате меня. А я спотыкаюсь обо все подряд, ударяюсь, но дико радуюсь.
— Чего зенки свои выпятил? — всё еще улыбаясь до ушей, игриво завожу я. Рэм будто бы в отвращении отворачивается к стене. — Во-во, ну и правильно, пожирай взглядом обои. Мясо всё равно такими темпами не получишь. — И тут же на святое слово "мясо" поворачивает голову обратно, на меня.
А уже поздно, я отвлеклась. Выложила поверх кроватного хаоса несколько кофточек, провожу, что называется, смотр войск. Нужно быть во всеоружии на подобных мероприятиях. Мало ли, вдруг что обломится.
И тут понимаю, что надо бы... с Роджером переговорить. Точнее, говорить с ним точно не получится — так, хотя бы поставить его перед фактом, чтобы потом перед фактом очередного наказания не поставили меня. Всё-таки, эти его попытки выдолбить мне своими наставлениями дыру в башке увенчались успехом.
Так и не переодевшись (опасаюсь, что если спущусь вниз уже намуфрыженная, отчим посчитает, что я за всех все решила), хватаю по привычке в руку телефон и настороженно, бдительно выхожу из комнаты.
— Пошли, — киваю Рэму, намекая на кухню и мясо в холодильнике. Он не то чтобы слушается, а просто, должно быть, решает меня сопроводить.
Так, сопровождая друг друга, мы оказываемся на первом этаже. Поглядывая в гостиную, туда, где на кресле сейчас полуубито-полупьяно в кресле сидит Роджер, шершу на кухню, достаю из холодильника контейнер со свежей свинятинкой и кидаю издалека кусочек в собачью миску. Не попадаю, но Рэм эту мою оплошность быстро исправит, уверена.
Обхожу барную стойку и тихонечко подхожу к деревянной арке, что соединяет зал и кухню, прислоняюсь к ней и осторожно говорю:
— Роджер? Можно мне... к Этану на выступление сходить?
Крепко держу телефон в левой руке — как единственную опору и защиту сейчас. Почему-то боюсь. Почему-то очень сильно переживаю. Не первый день. Не в первый раз.